Подарок №4

[claymoreonestring]

Названия: О псах без хозяев и цели
Автор: грустный йома. Очень грустный
Персонажи: клеймор, отец Мор
Рейтинг: R
Жанры: общий, ангст
Категория: джен
Предупреждения: Насилие, манямба
Размер: мини, 1260 слов
Примечание автора: я действительно хотел написать исповедь. Правда. Прости, заказчик.


3.
— Убийство — грех, но разве не рождены мы, чтобы жить во грехе? — спросила Таша у отца Мора.
В воскресный день было светло и чисто, внутренний двор монастыря жил своей странной суетливой жизнью: много клеймор, как из старших поколений, так и поколения Таши, послушники, монахини. У каждого были свои дела, каждый спешил, не обращая внимания на других. Разве что клейморы порой останавливались и смотрели вокруг. Лица у них были разные: от недоумевающих до радостных. Они были свободны от Организации, живы, истребили Пробудившихся. Их приветствовали как героев. Жители Рабоны радовались присутствию клеймор. Многие до сих пор не могли в это поверить.
Отец Мор наблюдал за этой суетой с умиротворением человека, который знал, зачем живёт, и был уверен, что всё идёт как надо. Таша не хотела разрушать его покой, но лучшего момента ей вряд ли бы довелось найти: сразу после проповеди, когда в памяти ещё живы и свежи слова, обращённые к слушателям.
Отец Мор вздрогнул, когда она подошла и обратилась к нему, вопрос Таши его изумил, как будто бы она подвергла сомнению незыблемые истины.
— Разумеется, нет, — мягко, будто разговаривая с ребёнком, ответил он. — Человека вольно или невольно совершает те или иные проступки в течение своей жизни. Но Святая Рабона...
Он говорил. Таша слушала.
Она могла бы многое рассказать об убийствах: её поколение ещё не распределили по рангам, но уже натаскивали, как гончих псов. На запах, ощущение ауры, на следы йома. Как выслеживать их среди сутафской пустыни, в густом лесу или среди поселения. Как отличить йома от человека. Как подавлять свою ауру. Как убивать.
Таша помнила лежащего на полу человека с пробитой головой. Из раны сочилась тёмная кровь, медленно растекаясь по каменному полу. Человек дёргался, будто бы в агонии, извивался как червяк. Это был йома, его выпустили из клетки, и Таша отрубила ему обе руки и ноги. Ей было очень страшно, но наставник одобрительно кивнул. Сказал: добей его, ну же. Сверни ему шею. Покажи, на что способна.
Треск ломаемых позвонков отдался в её теле эхом. Руки изгваздало кровью. Позже, когда наставник отвернулся, Таша быстро лизнула пальцы. Металлический вкус крови с отчётливым гадостным ощущением скверны запомнился ей лучше всего. Как и то, что зашитая внутри тела плоть йома будто бы пошевелилась, отозвавшись тяжёлым чувством голода.

2.
Поколение Таши приютили в монастыре. Здесь было лучше, чем в Организации: никаких горьких лекарств, ежедневных осмотров, тренировок, с которых легко было не вернуться. Где угодно было бы лучше, чем в Огранизации.
Жизнь была несложная, размеренная. Убаюкивающая. Многим нравилось.
Таша думала, что будет потом. Старшие клейморы разбрелись по Острову, порой возвращаясь в Рабону: высокие, красивые, очень усталые. Йома, а уж тем более Пробудившиеся, почти повывелись, сгинули. Все говорили о новой, лучшей жизни, о том, что "надо быть человеком", говорили и верили, радовались. Всё будет хорошо, твердили.
Таша сомневалась. У неё в памяти были подземелья и человек — нет, йома, — с пробитой головой: из широкой раны виднелся мозг, а шея была неестественно искривлена. Вкус и запах йомской крови отпечатались в памяти намертво. Смутные воспоминания, похожие на кошмарные сны, не отпускали её. Летти, Виолу, Майю — тоже. Всех остальных.
От старших Таша узнала: их создавали, чтобы они убивали йома, а потом пробудились. Если пользоваться силой часто, то рано или поздно дойдёшь до своего предела и Пробудишься, станешь одержимым голодом чудовищем. Тогда тебя убьют твои же сёстры-клейморы. Потому что всегда надо сохранять человечность
— Но если мы не люди, тогда как нам жить? — спрашивала она сестру Латею. Сестра Латея улыбалась и отвечала:
— Ты научишься со временем. Все мы научимся.
Таша хотела слышать не ответ монахини, а клейморы. Номера Три, Галатеи. Но той будто бы не было в живых. Была слепая монахиня, уверенно передвигающаяся по храму, занимающаяся своими делами. Меч Галатеи пылился где-то в углу, ненужный, забытый. Спросить Мирию, Денев, Клэр, кого-то ещё из старших воительниц Таша не решалась. Прочие воительницы давали одинаковые ответы: жить как человек. Свой дом, белый забор и кот. Близкие люди.
Дни летели за днями. Слушая проповеди отца Винсента, отца Мора, она не ощущала ни капли восторга или единения с другими. Помогая в монастырском саду или огороде, занимаясь сотней разных вещей, Таше достаточно было закрыть глаза, чтобы вызвать в памяти сцену с убитым йома, его отрубленными руками, ногами, сломанной шеей.
Мысль об исповеди не пугала её, но Таша не хотела бы прибегать к этому средству: вероятно, все её сомнения проистекали из неопытности, из того, что она не знала жизни и поэтому не могла быть "как человек". Выходя в город, она приглядывалась к людям, наблюдала за ними. Порой выбирала счастливую пару и следовала за ними настолько незаметно, насколько умела. Чаще всего путь этих людей заканчивался в домах и в постели: Таша видела, как они раздеваются и совокупляются. Их мягкие тела с чёткой границей загара и бледной кожей, скрытой под тканью, волосы на теле вызывали у неё странное чувство недоумения.
Иногда люди входили в дома и занимались обыденными делами: готовили, разговаривали, играли с детьми. Иногда — расходились по своим делам.
Быть-как-человек. Жить-как-человек.

1.
Исповедь Таши принимал отец Мор. В самом начале, когда она только попала в Рабону, он был выше её на полторы головы. Теперь Таша смотрела на него сверху вниз и думала, что в всё как-то незаметно поменялось. Разрушенные стены, уничтоженные дома, разбитые камни исчезли как-то совсем незаметно. Раны на теле Рабоны будто затянулись сами собой, чтобы всё пошло своим чередом.
— Простите, святой отец, я согрешила, — сказала Таша.
Отец Мор прислушался к завыванию вьюги на улице и несколько нервно кивнул.
— Я слушаю тебя, дитя. Продолжай.
— Я не знаю, что мне делать. Вы говорите о Святой Рабоне и её милости, и я благодарна ей и вам за кров, хлеб и работу, которой могу заниматься, — медленно проговаривала заученные слова Таша. — Но я не верю в Рабону. Это хороший город, в нём много добрых людей. Но это не место для клеймор. Каждую ночь я вижу убитых йома: их много, очень много. Нас учили убивать, святой отец. Убивать йома. Я вскрыла череп одному, и он был ещё жив. Я свернула ему шею, но до этого отрубила руки и ноги. Господин Даэ показывал нам экспонаты: люди с зашитыми глазами, зашитыми ртами, собранные из кусков других тел. Мы видели чудовищ, части которых теперь находятся в нас. Мы — кровь от их крови и плоть от их плоти. На причастии вы подаёте вино и хлеб, как тело Святой Рабоны. Мы едим. Всякий раз мы совершаем грех — мы пожираем её плоть, пьём её кровь.
— Дитя моё, — тихо ответил отец Мор, — послушай меня.
И он вновь говорил о святых и их жертвах, об оправданности ритуалов, о прикосновении к богу. Потом говорил о месте клеймор в этом мире. Таша слушала.
— Вы станете глубоким стариком, ваше лицо изрежут морщины, ваши зубы выпадут, а глаза станут почти слепы, руки будут трястись, все истончившие хрупкие кости, все слабые мышцы — болеть, а суставы станут издавать натужный скрип при любом движении. Ваши волосы побелеют, как снег Рабоны, а разум помутится. Вы станете стариком, а сестра Галатея будет всегда красива и столь же сильна, как и двадцать, тридцать, сто лет назад, — сказала она. — Она увидит вашу смерть и смерть всех людей Рабоны. Я тоже увижу. Как нам жить среди них, если мы переживём каждого?
Отец Мор замолчал.
Таша стояла на коленях. Каменный пол храма морозил колени, а за окном бесновался ледяной ветер. Его вой походил на рык и стоны тысячи Пробуждённых. Нынешняя зима выдалась невиданно холодной.
Таша ждала.

Вместе с ветром и морозом ворвалась одна из клеймор — недавно принявшая постриг Виола. По её ошалелому лицу было понятно, что случилось нечто из ряда вон.
— Корабли! — крикнул Виола. — Госпожа Мирия сказала, что к Острову причалили корабли с Материка! Всех собирают в главном зале!
Таша поднялась с колен.
— Вы идёте, святой отец? — спросила она.
Отец Мор не ответил. Закрыв глаза, он молился. На миг Таше померещилось, что он плачет. Но, скорее всего, ей лишь показалось.