Номер Один. Догнат.
Дорогой нано-фэндом. Некоторое время назад я спросил у Номера Два, Номер Один я, или тварь дрожащая. Номер Два сказал, что Номер Один.
Поэтому своим нано-фэндомным произволом я хочу наконец поставить в рабонской истории - нет, не точку, а жирную точку с запятой.
Потому что Яги не прав и мы с вами не просто так здесь два года упарывались.
Всем добра и хороших снов.
Название: Каждая рабонская кошка
Персонажи: Кларисса, Сид, Галк, Миата, Одри, Рейчел, Дитрих, Галатея и кое-кто еще
Жанр: неловкий сюр, AU, кустистый фанон в ретроспективе, лучи добра
Размер: мини, около 3 700 слов
Рейтинг: PG-13
Примечание: кто узнает пасхалки, тому апельсин
читать дальшеПо земле катился апельсин.
Он был золотой, толстощекий, круглый – единственное яркое пятно на серой улице.
Кларисса наклонилась, чтобы его поднять, но ухватить плод за оранжевый бочок никак не получалось.
– Бесполезно, – сочувственно прохрипел чей-то голос.
Апельсин прокатился дальше, до стены противоположного дома, ударился об нее – и исчез.
– Это апельсин, который ты могла бы съесть, но не успела, – объяснил хрипатый. – Знаешь, почему?
Кларисса помотала головой.
Она стояла на булыжной мостовой, слегка прогибающейся под ее сапогами. Справа и слева возвышались тусклые стены без единого окошка. В воздухе повисло какое-то светлое марево, и от этого казалось, что стены вокруг колеблются, то становясь четче, то снова расплываясь. Было жарко.
– Ну так что? – подначивал невидимый собеседник. – Сказать?
– Не надо, – она поежилась, несмотря на жару. – Я разберусь.
В ответ донесся издевательский, как ей показалось, звон бубенцов.
– Может, ты еще и выход найти хочешь? – хихикнул собеседник. – Хочешь, а?
Кларисса подвигала лопатками, убедилась, что меча в лямке за спиной нет, и нарочито небрежно пожала плечами.
– Ду-ура, – ласково заключил собеседник.
Кларисса, не особо надеясь, что он отстанет, развернулась и пошла по переулку.
– Знаешь, ты мог бы изобразить хоть какую-нибудь печаль, – не выдержал Галк. Он морщился: смятый край кирасы давил ему в бок, мешая дышать и цедить пиво, а снять доспех, не разогнув чертову железяку, никак не получалось. Галк сам себе напоминал вареного рака, готового к употреблению, но все еще закованного в панцирь.
Самый тяжкий на его памяти день подходил к концу. Ветер гнал по городу клубы каменной пыли, окна щетинились ломаными досками, крыши зияли пробоинами... Было ужасно тихо, только где-то поскрипывала одинокая уцелевшая вывеска.
Тяжелораненых унесли в кордегардию, мертвых – разули и сложили во дворе монастыря, накрыв чьей-то простыней, забытой хозяевами на веревке. Всем остальным, включая воительниц, капитан велел выдать пожрать и пива – столько, сколько влезет. Бочонки откупорили прямо на ступенях приюта.
Всю эту картину дополнял идиллический желто-красный закат.
– Мог бы, – согласился Сид, и эта покладистость Галку не понравилась.
Он искоса глянул на приятеля: тот сидел с кружкой пива на вывороченном из стены каменном блоке, и хоть с лица был такой же умученный, как и любой солдат вокруг, исправно командовал своей десяткой, перекидывался с притихшими воительницами дежурными шутками, не прекращая широко улыбаться. Улыбка эта, будто приклеенная к роже Сида, в сочетании с рассеянным взглядом, Галку особенно не нравилась.
"Не верит, – мрачно думал Галк. – Не дошло еще. Плохо".
По-честному, он предпочел бы, чтобы Сид поорал, покатался по земле, разбил себе кулаки об стену, чтобы его в зависимости об обстоятельств можно было мужественно похлопать по плечу – или же вырубить и положить в холодке до завтра. Галк зверски устал, и сил приглядывать за товарищем, чтобы тот в приступе тихой тоски не наделал глупостей, у Галка не было.
"Может, ему заранее вломить? – угрюмо подумал Галк. – Или напоить. Или сперва напоить, потом вломить..."
– Только вот не надо делать такую самоотверженную морду, – негромко сказал Сид, оставляя кружку и обеими руками дергая заевшую пластину, освобождая Галка из плена доспеха. – У тебя такой вид, будто ты и меня уже зарыл. Не собираюсь я тут убиваться вам на потеху, ясно?
То ли какой черт, то ли пиво дернуло Галка за язык уточнить:
– А что собираешься?
Сид глянул на небо, скривил губы:
– Собираюсь стать капитаном этого бардака, а до того пить, драться и трахаться… Если до ночи не произойдет ничего, что заставит меня передумать.
Галк с чувством вдохнул, с наслаждением сдирая с себя кирасу, а потом с не меньшим чувством сказал уходящему Сиду в спину:
– Ну ты и говнюк.
Позади нее что-то легонько прошуршало – будто осыпались где-то мелкие камушки.
Кларисса обернулась достаточно быстро, чтобы увидеть, как крошится, пачкая стену, грифель в чьей-то невидимой руке, а спешно начирканные буквы тают, не давая толком разобрать написанное: "..отя... отенька... ок..."
– Стой! – крикнула она и прыгнула вперед – но руки схватили пустоту.
Ужас, как надоело ей это блуждание среди безликих домов, серых, будто размытых стен с плотно закрытыми ставнями и наглухо заколоченными дверьми. Подъемы и списки по бесконечным лестницам, портики, арки. Кларисса жалела, что так и не сподобилась как следует изучить город, в котором живет, потому что эту часть Рабоны она совсем не узнавала.
Еще сильнее ей надоели загадки. Звон бубенцов. Горький запах жженой травы. Шепотки за спиной, обрывки фраз, невесомые, легкие прикосновения – будто вдруг кто-то тепло подует сзади в шею или дотронется до руки. Кларисса каждый раз отпрыгивала, сама себе напоминая сумасшедшего кузнечика. Один раз, протянув руку к волосам, она обнаружила, что кто-то заплел ее и увязал в косички длинные нитки. И голос, настырный голос, идущий, казалось, из ниоткуда, который не оставлял ее в покое, нервировал, злил. А еще тот, невидимый, то и дело подбрасывал ей разные предметы – смешные и странные. Первое время, когда под ноги ей падал кнут, недогрызанный огурец или жестяной таз, она наклонялась и пыталась поднять. Потом просто стала обходить по широкой дуге.
– Номер Четыре, – воительница, от которой пахло потом, засохшей кровью и густым запахом взрослой женщины, опустилась на одно колено, чтобы заглянуть Миате в лицо, заслонив оранжевый закат. Протянула ладонь к ее волосам, точно собираясь стряхнуть что-то с них. – Хватит уже здесь сидеть. Пойдем с нами...
– Одри, пальцы, – предостерегающе сказала за спиной Миаты другая женщина – незнакомая, с густыми кудрявыми волосами, смешными такими локонами, и рука Номера Три замерла, не коснувшись Миаты. Миата дернула краешком рта: она бы теперь, наверно, не укусила. Но и трогать бы себя не позволила.
– Оставьте ее в покое, – настойчиво повторила Анастасия. – Она теперь сама за себя отвечает. У нее есть на это силы и право.
– Ну она же вроде как мелкая, – неуверенно сказала еще одна женщина, такая крупная и некрасивая, что Миата сперва приняла ее за мужчину. – За детьми надо это... Присматривать.
– Миата, ты хочешь, чтобы за тобой присмотрели?
– Я хочу побыть здесь еще немножко, – собственный голос казался Миате слишком высоким и неуверенным, поэтому она старалась говорить тверже. – Потом я приду. Я буду послушной. Я обещала Маме.
– Хорошо, – самая первая воительница выпрямилась. – Возвращайся скорее. Мы будем тебя ждать.
Когда за спиной застучали, удаляясь, сапоги взрослых, Миата вздохнула, подошла к каменному зубцу и без труда взобралась на него. Внизу лежал разрушенный город. Наконец-то они ушли. Все эти женщины и мужчины, все они так вымотались, что любой из них вот-вот рухнет наземь – и они еще собираются за ней присматривать! Миата чуяла их страх, горе, потрясение. Их чудовищную усталость.
Чуяла душный запах крови, испачкавшей плиты на смотровой площадке, и тонкий, ускользающий с каждым порывом ветра запах Мамы.
Миата покачала головой, и невесомая пыль, лежащая на ее волосах, разлетелась по ветру. Миата глянула на солнце, выкатившееся из-за облака. Солнце расплылось от стоящих в глазах слез.
– Миата.
Она обернулась. Сид, выбравшийся на площадку из люка, отряхивал колени. Миата ревниво подумала, что он последний, кого бы ей сейчас хотелось здесь видеть – и делить с ним это место, на котором она последний раз видела Маму, Миата тоже не хотела.
Они так и стояли друг напротив друга – насупленный Сид, затолкавший кулаки в карманы, и Миата, выпрямившаяся на краю башни.
– Есть дело, – наконец сказал Сид – как показалось Миате, неохотно. – Ты, конечно же, не поверишь... Но ты мне очень нужна.
– Я верю, – сказала Миата, спрыгивая на плиты рядом с ним.
Потому что от Сида единственного в этом городе не шел запах отчаяния.
А еще он все еще пах Мамой.
– Мама, – неуверенно донеслось сзади.
– Да забей ты, – посоветовал хрипатый, но Кларисса все равно обернулась.
Дальний конец переулка был залит светом, и в солнечных лучах особенно убого смотрелся набитый соломой заяц, лежащий на чьем-то крыльце.
– Не поднимай, – предостерегающе сказал ей все тот же голос, и на этот раз Кларисса уперла руки в бока:
– Это почему?
– Тебе не пригодится, – отрезал собеседник.
Назло ему Кларисса шагнула к зайцу.
Невидимка сочувственно поцокал.
Кларисса нагнулась и, конечно же, заяц исчез, едва она попыталась к нему прикоснуться. Поморщившись, Кларисса выпрямилась – и уперлась взглядом в табличку, прибитую над крыльцом:
"АМОЙЙЫЛХОДРИТКАРТ"
– Ага, – сказала она, и ей тут же показалось, как кто-то шепнул ей в самое ухо: "Угу".
– Ого, – встревожился хрипатый, когда Кларисса толкнула плечом тяжелую серую дверь, и та с недовольным скрипом поддалась.
Трактир показался ей странным. Просторный и светлый, он выглядел так, словно его посетители только что встали из-за столов и в спешном порядке покинули комнату, оставив раскрошенный хлеб, кружки с пивом и перевернутые рубашками вверх карты. Под потолком беззвучно раскачивалась крестовина для люстры.
Кларисса потянулась к одной из кружек, ожидая, что она тут же исчезнет, но та оказалась настоящей – тяжелой и липкой. Кларисса пригубила пиво – оно было соленым и слабым. Точно в кружку ей кто-то наплакал.
– Чего ты хочешь? – в который раз спросила она.
Впервые за долгое время ответом ей была тишина.
– Выходи, – громче сказала Кларисса. – Кто бы ты ни был, я знаю, что ты здесь.
– Щаз, – мрачно откликнулся собеседник. – Разбежалась, морковка рыжая.
– Не выйдешь – сама найду, – пригрозила Кларисса. – Иду искать.
– Мама! – испуганно окликнули ее из-за спины, но Кларисса, наученная опытом, не обернулась.
Вместо этого она осмотрелась: у стены обнаружилась неприметная на первый взгляд лестница. Кларисса поудобнее перехватила свою кружку и начала подниматься.
Лестница оказалась выше и круче, чем ей представлялось, да еще и явственно шла винтом. На повороте Кларисса споткнулась обо что-то. Глянула вниз и зажала себе рот свободной рукой.
– Ой, ноги кто-то потерял! – наигранно удивился хрипатый. – Не знаешь, чьи бы они могли быть?
– Не знаю, – сквозь зубы сказала Кларисса и перешагнула через оторванные конечности. И почти не удивилась, когда те исчезли. Идти было скользко: Кларисса заметила, что теперь ступени измазаны бурым. Снизу, откуда она пришла, донесся отдаленный шум, точно где-то там ломали дверь.
– Это был бы куда более удобный исход, да? – непонятно буркнул ей в ухо хрипатый. – Ты спасаешься, а они – нет. Все так заслуженно. Так светло, печально и выгодно для тебя?
– Заткнись, – пожелала ему Кларисса, нагибаясь, чтобы не стукнуться головой о притолоку, возникшую на очередном повороте. И заморгала, узнавая. И даже попятилась.
– Южная башня! – с гордостью рявкнул ее тиран. До Клариссы донеслись булькающие звуки, точно обладатель голоса приложился к горлышку бутылки. – Место встречи изменить нельзя!
– Это как это? – прошептала Кларисса, глядя на двоих, обнимающихся на скамье. – Я здесь... И я – там?
– Там тебя уже нет, – "успокоил" ее собеседник. – Можешь налюбоваться напоследок. Это уже прошлое.
– Сид! – крикнула Кларисса, протягивая вперед руку. И, ухнув через порог, пройдя через каменный пол, перекрытия и потолок без каких-то для себя повреждений, приземлилась на четвереньках... В библиотеке?
У полупрозрачной Галатеи, сидящей на подоконнике с кувшином в руках, было насмешливое и немножко печальное выражение лица. Воительница со смешными "хвостиками", сидящая напротив нее, выглядела не в пример угрюмее.
– П-призраки были правы, – сухо сказала Дитрих. – План никуда не годился.
– Э?
– Ебаный стыд. Рабона разбита, стражники ранены или убиты, погибла воительница, к-которая... Которая, в общем. Ты отвратный стратег. Надо было понять это еще в тот раз, когда ты выколола себе глаза, чтобы с-спрятаться...
– Мои глаза, мне и решать.
– Я считаю, это ебаный стыд, – отчеканила Дитрих. И покачнулась.
– Ты слишком сильно переживаешь.
– Я обещала Мирии, что мы прикроем людей и этих соплячек. Что я ей скажу? Погибла самая слабая из нас... Ик.
– Из тебя никудышный собутыльник, – Галатея забрала из рук Дитрих наполовину пустой кувшин с вином и на ощупь поставила его на стопку книжных полок. – Ты не умеешь пить.
– От собутылки и слышу, – буркнула Дитрих, закрыла глаза, и, привалившись боком к книжной полке. немедленно захрапела.
– Кларисса вовсе не была слабой, – произнесла над ее головой Галатея.
– Они разговаривают о детях, – прочитала по губам Галатеи Кларисса. – О Мирии... И о нас с Миатой?
Галатея глянула в окно – и, проследив за ее слепым взглядом, Кларисса "выпала" прямо в поросший мальвами палисадник. Этот палисадник она тоже прекрасна знала. Как и крыльцо, как и соломенного зайца, и греющуюся на солнце кошку, и...
– Миата, – шепотом позвала Кларисса.
Миата, сидящая на крыльце, беспокойно закрутила головой, захлопала белыми ресницами, глядя прямо сквозь Клариссу, уткнула подбородок в колени и обняла их руками. За ее спиной распахнулась дверь, из нее повалили клубы черного дыма и выскочил беззвучно ругающийся Сид, несущий в руке обугленную сковородку. У него за спиной Кларисса увидела причитающую... себя.
– Это же я сожгла сковородку, – не то вспомнила, не то догадалась Кларисса. – Или не я? Это тоже прошлое?
– Посмотри на них внимательно, – велел хрипатый. – Ничего не замечаешь?
– Миата подросла. Это будущее?
– Это будущее, которого уже не будет.
Кларисса вздрогнула – и снова очутилась на площадке невзрачной трактирной лестницы.
Надо было промолчать, но она все-таки спросила:
– Почему?
– Потому что ты умерла, – охотно пояснил собеседник.
Кларисса вспыхнула до корней волос.
– Это не смешно, – обиженно сказала она. Посмотрела на свои руки (обе): двигаться было не больно. – Я бы не ходила и не разговаривала.
– Это ты здесь гуляешь, – немедленно откликнулся невидимка, – а там от тебя осталось... Да ни черта там от тебя не осталось! Один клеймор, и тот некуда втыкать.
– Врете, – громко ответила Кларисса и принялась подниматься по лестнице быстрее и тише, стараясь переносить вес так, чтобы не скрипеть ступенями.
– Ух, да какая же ты непонятливенькая, – опечалился хрипатый. – Ух, какая же ты недоверчивая, морковка. Ну-ка, смотри внимательней.
"Куда?!"
– ГЛУБЖЕ! – с восторгом провыл собеседник.
Кларисса быстро отвернулась, чтобы не смотреть – и все равно увидела.
– Галк, ты помнишь Клариссу? – Сид прищурился на заходящее солнце, перегнулся через перила моста, плюнул в ров.
Галк издал вопросительный звук.
– Рыжую клеймор.
– А, это та, что погибла тогда, – сообразил Галк. – Бедняжка.
– Ты ее хорошо знал?
– Да не очень, – Галк поскреб подбородок. – А чего это ты вдруг?
– Да понимаешь, – Сид опять набрал слюны для плевка, перевесился через перила – и передумал. Галк, наблюдающий за ним, с изумлением отметил, что Сид вроде как даже смущен. – Я тут о ней думал.
– Я тоже тот день иногда вспоминаю, – вздохнул Галк.
– Да не, я не о том. Мне в последнее время кажется – только не ржи – словно я упустил что-то важное. Что-то связанное с этой девчонкой, Клариссой.
Галк даже как-то и не удивился.
– Она тебе нравилась?
– Так, – Сид подергал себя за прядь волос. Наморщил лоб. – То есть, да. То есть, мне, конечно, все симпатичные нравятся... Я ее тогда даже узнать толком не успел, так, виделись иногда, но она в монастыре жила, я – в казарме... Все хотел ее погулять пригласить, да так и не срослось...
– Повезло девочке, – не удержался Галк, и Сид засмеялся в ответ – как-то не особенно весело.
– Ну и чего?
– Да вот не знаю, – Сид пожал плечами. – Дурь какая-то в голову лезет. Вот скажи, откуда я могу знать, что у нее не было веснушек?
– Где?..
– Вообще нигде. У всех рыжих есть, а у нее не было. Такое, ты знаешь, вспоминается - будто бы лежит рядом, глазки обиженные, серебряные, носик красный, на самой нет ничего - а я будто дурными шуточками сыплю, не могу остановится, а сам все жду, когда же она потянется меня заткнуть...
– Жениться тебе пора, – сердито сказал Галк. – А не чужие веснушки пересчитывать...
– Поняла теперь, ну? – прогавкал ее невидимка. – Все похерено. Ну и зачем вы остались в Рабоне? Не смеяться тебе, не ссориться, не растить свою стремную Миату, не любиться в кладовке с третьеплановым стражником, не воевать, не рожать детей в болезнях... Впрочем, тебе и так не рожать, хотя это с какой линии вероятности поглядеть... Осталась одна пыль на ветру. ДАСТ ИН ЗЕ ВИНД!.. – проорал, увлекшись, хрипатый. Противно заверещала губная гармошка.
– Я извиняюсь, – сказала Кларисса, примериваясь к тяжести пивной кружки в руке. – Но вы мне уже вот где.
Метнула кружку через порог и сама прыгнула следом, оборвав писк гармошки.
– Рехнулась!.. – ужаснулся невидимый... а, нет, вполне себе видимый и осязаемый собеседник, отряхивая с себя брызги пивной пены.
– Стой-стой, куда ты!..
Вцепившись в позвякивающие бубенцами космы, Кларисса катилась по каменному полу, а вместе с ней катился бродяжного вида человечишка. Тревожно заливались бубенчики. С прощальным стуком раскатились по плитам порвавшшиеся бусы.
– Непротивление злу насилием! – крикнул хрипатый, исхитрившись выдрать из пальцев Клариссы свои косищи. – Дурочка, ты мне все фенечки попортила! Юродивых обижать нельзя!
– Сами вы "дура"! – выпалила Кларисса, подбирая свою кружку и угрожающе занося ее над головой лохматого мужичка. – А ну-ка быстро отвечайте, зачем вы меня мучаете!
Мужичок, с огорченным бормотанием пытающийся пристроить на место оторванный рукав, поднял голову и испытующе уставился на Клариссу.
Кларисса выронила кружку – лицо у незнакомца оказались невыносимо красивым и строгим. Добрые карие глаза смотрели на нее с участием. Небольшая бородка, кудри с вплетенными в них колокольчиками и вышитая полоска ткани на лбу придавали мужичку вид возвышенный и неземной.
– Да ведь ты уже отмучилась, детынька, – ласково сказал мужичок, обнажив в улыбке острые белые зубы. Карие глаза на мгновение приобрели желтизну. – Я тебе о чем и толкую.
Отсюда, с колокольни (Кларисса уже не удивлялась тому, что сюда ее вывела сирая трактирная лестница) открывался прекрасный вид на город. Идеально чистые, пустынные, серые улицы, заросшие розами, застывшие в вечном полуденном мареве.
Кларисса стояла, опершись о подоконник, и смотрела вниз. Очень хотелось плакать.
Волосатый юродивый сидел на полу, подобрав под себя ноги крест-накрест, и сосредоточенно пускал ртом клубы дыма, время от времени поднося к губам скрученную палочку, один конец которой дымился и вонял жженой травой.
– Расширить пределы сознания не желаешь? – дружелюбно предложил он Клариссе.
Кларисса мужественно подавила желание показать ему любимый Сидов жест.
– Жаль, – печально вздохнул мужичок. – Здесь сразу становится не так скучно. Никогда не знаешь, появится радуга, синяя будка или земляничные поляны...
– Я не хочу земляничные поляны, – жалобно сказала Кларисса. – Я устала от этого места. Отпустите меня.
– Так ведь я тебя и не держу, – мужик достал из складок балахона маленькую странную лютню, забренчал по струнам. – Ты сама себя не пускаешь. Привыкла к Рабоне, знать. Так бывает. Ты хоть припомнила, как померла?
– Я и не забывала, – пробормотала Кларисса. – Я просто... Мне казалось... Что я поступаю правильно. Будто бы я вот я спасу Миату – и все у нее будет хорошо. А теперь я все хожу, думаю… Как там она, и как там Сид…
– Все так думают, – хихикнул собеседник.
– И что теперь?
– В рай – налево, – мужичок показал ей на проплывающее в сторону гор облако. – Там уже куча народу из ваших собралась. Тебе можно, я узнавал. Ты давай, если решилась – прыгай туда. А то засосет тебя внутрь какой-нибудь Клэр, здесь так часто бывает...
Кларисса в два шага оказалась рядом с ним и, вырвав у него самокрутку, глубоко затянулась. Закашлялась.
– Вот это хорошо, вот это – по-нашему, – собеседник обрадованно постучал ее кулаком по спине. – Ты чего-то бледновата. Не хочешь в рай – можешь здесь остаться. Здешним привидением. Будешь ходить, прозрачная и печальная, и невидимыми губами касаться...
– Я не хочу приведением! – поспешила сказать Кларисса. – Я хочу...
– Ну? – прищурился мужичок. – Чего же ты хочешь?
– Вот вы где, – Галк спустился ко рву. Солнце уже принялось закатываться за горизонт, на темной стоячей воде были видны последние отсветы. Когда часть внешней стены рухнула, ров в этом месте засыпало до половины. – А я не верил Дирку, что он вас здесь видел. Пойдемте за стены. Мы хотим закрыть внутренние ворота.
Сид досадливо цыкнул и уставился себе под ноги. Миата, опирающаяся за его спиной на воткнутый в землю меч, принялась наматывать волосы на палец. До Галка не сразу дошло, что опирается она на клеймор Клариссы – он узнал выгравированный на мече значок "куриной лапки".
– Мы, пожалуй, подождем до темноты, – буркнул Сид. – Если вам надо, закрывайтесь. Я присмотрю за Миатой.
– Я защитю Сида, – тоненьким голосом поправила его Миата.
Галк издал неопределенный звук. Сказать по правде, он не ожидал, что теперь эти двое попытаются найти общий язык. Галк знал о тихой ревнивой войне, которую Миата вела с Сидом за внимание Мамы-Клариссы... И не думал, что после того, что произошло, Сид захочет присматривать за девочкой. Ведь это ради нее рыжая...
Такие мысли следовало давить в зародыше до того, как они отразятся на "самоотверженной морде", поэтому Галк элегантно перевел разговор на насущное:
– А за каким хреном вам тут торчать до ночи?
Только теперь он обратил внимание, что они выглядят, мягко говоря, заговорщицки. Миата держала в руке свечи. У ног Сида дымил тусклый костерок, из которого потягивало ...
– Дурь-трава, – безошибочно определил Галк. – Где взял?
– Где взял, там уже нет, – огрызнулся Сид. – Ты думаешь, только твоя баба ею приторговывает?
"Вот и повод вломить", – отметил Галк. Привести в действие свои намерения он не успел, потому что Миата подергала Сида за куртку:
– Садится. Солнце садится!
– Я вижу, – буркнул Сид, присел у костра и споро запалил фитильки. Галк опомнится не успел, как ему в руки тоже сунули свечу.
– А что мы делаем? – осторожно спросил он.
– Ждем, – огрызнулся Сид. И забормотал что-то еле слышно. Галк с изумлением понял, что Сид, убийственно серьезный, кажется, повторяет детскую считалку. Что-то там про дождь и про рыжих котов.
– Мама говорила, – Миата повернула голову к Галку, и он увидел, что ее глаза подозрительно блестят. – Что у рабонцев есть такая молитва... Чтобы заблудившийся путник вернулся домой. Надо зажечь свечу...
Галку стало смешно и немного нервозно. Зря он в них сомневался. У Сида детство в жопе играет не меньше, чем у Миаты. Замечательная семейка… Была бы.
– Это рожденственская молитва, – сказал он, собираясь загасить пальцами фитиль. – И это... Я бы особо не ждал.
– Я тебя не прощу, если ты загасишь, – прошипел Сид. – Не надо. Будь другом.
А может, он специально это придумал, для девчонки, дошло до Галка. Такое... Прощание.
Галк сдался и отвернулся лицом ко рву. Ну, пусть. Это лучше, чем день напролет бдеть над тем местом, где не стало Клариссы. И...
Додумать он не успел, потому что солнце село. Стало темно. Совсем-совсем темно.
Вот и хорошо, подумал Галк. Потому что стыдно мне, старому хрену и боевому командиру, если кто-то увидит, что и у меня глаза на мокром месте.
– Я хочу, – пробормотала Кларисса. – Я хочу к ним.
– К ни-и-им, – передразнил волосатый. – Ты что, думаешь, тут всем подряд раздают обратные жизни? Насмотрелась всякого! А если я тебе покажу, как он тебе изменять будет? Как девчонка от вас убежит? Как убьют Галатею? Если я покажу, как другие погибнут? Он, она... Да ты сама... Ой, чуешь, травой запахло! Дыши глубже... Глу-у-убже...
– Я согласна, – зачастила Кларисса. – Я хочу к ним.
– Привидением?
– Нет!
– Ну зачем тебе, – понизив голос, проворковал собеседник. – Ты умерла благородно, красиво, тебя вот-вот канонизируют, будешь, как я, защитником святой Рабоны. Тут так весело. Такое временами поналезает! Особенно если дунуть...
– Я хочу к ним! – заорала Кларисса так, что заложило уши. – Я хочу защищать их... Чтобы не случилось.
– Так иди, – продемонстрировав еще раз острые зубы, расплылся в улыбке лохматый. – Иди. Что встала? Что тебе мешает-то?
И, видя, что Кларисса стоит, оцепенев, он развел руки в стороны.
– У каждой рабонской кошки по девять жизней. Разве ты не знала?
Потом она долго спускалась вниз по винтовой лестнице – в полной темноте, ощупью, полагаясь лишь на слабые огоньки вдалеке. И когда, потянув на себя дверь трактира, она выпала через порог в поздний вечер, пахнущий тиной из рва, развороченной землей и знакомой вонючей гарью, Кларисса даже не сообразила сказать "спасибо" – потому что, подняв тучу брызг, рухнула в ров, и единственное, что успела услышать – как пронзительно, на одной ноте, кричит Миата.
Когда ее вытащили на берег – в четыре или в шесть рук – Кларисса приоткрыла один глаз и сердито сказала:
– Сид, ты все мне наврал. У Святого Прика и вправду есть ноги.
– Ну прости уж, – сдавленно сказал Сид, гладя по голове часто всхлипывающую Миату.
Темная громада Рабоны позади них одобрительно молчала.
…в лесу близ Твин Пикса агент Купер тем временем заворачивал Энни в полиэтилен – чисто чтоб соблюсти в мироздании баланс темных и светлых сил.
Поэтому своим нано-фэндомным произволом я хочу наконец поставить в рабонской истории - нет, не точку, а жирную точку с запятой.
Потому что Яги не прав и мы с вами не просто так здесь два года упарывались.
Всем добра и хороших снов.
Название: Каждая рабонская кошка
Персонажи: Кларисса, Сид, Галк, Миата, Одри, Рейчел, Дитрих, Галатея и кое-кто еще
Жанр: неловкий сюр, AU, кустистый фанон в ретроспективе, лучи добра
Размер: мини, около 3 700 слов
Рейтинг: PG-13
Примечание: кто узнает пасхалки, тому апельсин
читать дальшеПо земле катился апельсин.
Он был золотой, толстощекий, круглый – единственное яркое пятно на серой улице.
Кларисса наклонилась, чтобы его поднять, но ухватить плод за оранжевый бочок никак не получалось.
– Бесполезно, – сочувственно прохрипел чей-то голос.
Апельсин прокатился дальше, до стены противоположного дома, ударился об нее – и исчез.
– Это апельсин, который ты могла бы съесть, но не успела, – объяснил хрипатый. – Знаешь, почему?
Кларисса помотала головой.
Она стояла на булыжной мостовой, слегка прогибающейся под ее сапогами. Справа и слева возвышались тусклые стены без единого окошка. В воздухе повисло какое-то светлое марево, и от этого казалось, что стены вокруг колеблются, то становясь четче, то снова расплываясь. Было жарко.
– Ну так что? – подначивал невидимый собеседник. – Сказать?
– Не надо, – она поежилась, несмотря на жару. – Я разберусь.
В ответ донесся издевательский, как ей показалось, звон бубенцов.
– Может, ты еще и выход найти хочешь? – хихикнул собеседник. – Хочешь, а?
Кларисса подвигала лопатками, убедилась, что меча в лямке за спиной нет, и нарочито небрежно пожала плечами.
– Ду-ура, – ласково заключил собеседник.
Кларисса, не особо надеясь, что он отстанет, развернулась и пошла по переулку.
– Знаешь, ты мог бы изобразить хоть какую-нибудь печаль, – не выдержал Галк. Он морщился: смятый край кирасы давил ему в бок, мешая дышать и цедить пиво, а снять доспех, не разогнув чертову железяку, никак не получалось. Галк сам себе напоминал вареного рака, готового к употреблению, но все еще закованного в панцирь.
Самый тяжкий на его памяти день подходил к концу. Ветер гнал по городу клубы каменной пыли, окна щетинились ломаными досками, крыши зияли пробоинами... Было ужасно тихо, только где-то поскрипывала одинокая уцелевшая вывеска.
Тяжелораненых унесли в кордегардию, мертвых – разули и сложили во дворе монастыря, накрыв чьей-то простыней, забытой хозяевами на веревке. Всем остальным, включая воительниц, капитан велел выдать пожрать и пива – столько, сколько влезет. Бочонки откупорили прямо на ступенях приюта.
Всю эту картину дополнял идиллический желто-красный закат.
– Мог бы, – согласился Сид, и эта покладистость Галку не понравилась.
Он искоса глянул на приятеля: тот сидел с кружкой пива на вывороченном из стены каменном блоке, и хоть с лица был такой же умученный, как и любой солдат вокруг, исправно командовал своей десяткой, перекидывался с притихшими воительницами дежурными шутками, не прекращая широко улыбаться. Улыбка эта, будто приклеенная к роже Сида, в сочетании с рассеянным взглядом, Галку особенно не нравилась.
"Не верит, – мрачно думал Галк. – Не дошло еще. Плохо".
По-честному, он предпочел бы, чтобы Сид поорал, покатался по земле, разбил себе кулаки об стену, чтобы его в зависимости об обстоятельств можно было мужественно похлопать по плечу – или же вырубить и положить в холодке до завтра. Галк зверски устал, и сил приглядывать за товарищем, чтобы тот в приступе тихой тоски не наделал глупостей, у Галка не было.
"Может, ему заранее вломить? – угрюмо подумал Галк. – Или напоить. Или сперва напоить, потом вломить..."
– Только вот не надо делать такую самоотверженную морду, – негромко сказал Сид, оставляя кружку и обеими руками дергая заевшую пластину, освобождая Галка из плена доспеха. – У тебя такой вид, будто ты и меня уже зарыл. Не собираюсь я тут убиваться вам на потеху, ясно?
То ли какой черт, то ли пиво дернуло Галка за язык уточнить:
– А что собираешься?
Сид глянул на небо, скривил губы:
– Собираюсь стать капитаном этого бардака, а до того пить, драться и трахаться… Если до ночи не произойдет ничего, что заставит меня передумать.
Галк с чувством вдохнул, с наслаждением сдирая с себя кирасу, а потом с не меньшим чувством сказал уходящему Сиду в спину:
– Ну ты и говнюк.
Позади нее что-то легонько прошуршало – будто осыпались где-то мелкие камушки.
Кларисса обернулась достаточно быстро, чтобы увидеть, как крошится, пачкая стену, грифель в чьей-то невидимой руке, а спешно начирканные буквы тают, не давая толком разобрать написанное: "..отя... отенька... ок..."
– Стой! – крикнула она и прыгнула вперед – но руки схватили пустоту.
Ужас, как надоело ей это блуждание среди безликих домов, серых, будто размытых стен с плотно закрытыми ставнями и наглухо заколоченными дверьми. Подъемы и списки по бесконечным лестницам, портики, арки. Кларисса жалела, что так и не сподобилась как следует изучить город, в котором живет, потому что эту часть Рабоны она совсем не узнавала.
Еще сильнее ей надоели загадки. Звон бубенцов. Горький запах жженой травы. Шепотки за спиной, обрывки фраз, невесомые, легкие прикосновения – будто вдруг кто-то тепло подует сзади в шею или дотронется до руки. Кларисса каждый раз отпрыгивала, сама себе напоминая сумасшедшего кузнечика. Один раз, протянув руку к волосам, она обнаружила, что кто-то заплел ее и увязал в косички длинные нитки. И голос, настырный голос, идущий, казалось, из ниоткуда, который не оставлял ее в покое, нервировал, злил. А еще тот, невидимый, то и дело подбрасывал ей разные предметы – смешные и странные. Первое время, когда под ноги ей падал кнут, недогрызанный огурец или жестяной таз, она наклонялась и пыталась поднять. Потом просто стала обходить по широкой дуге.
– Номер Четыре, – воительница, от которой пахло потом, засохшей кровью и густым запахом взрослой женщины, опустилась на одно колено, чтобы заглянуть Миате в лицо, заслонив оранжевый закат. Протянула ладонь к ее волосам, точно собираясь стряхнуть что-то с них. – Хватит уже здесь сидеть. Пойдем с нами...
– Одри, пальцы, – предостерегающе сказала за спиной Миаты другая женщина – незнакомая, с густыми кудрявыми волосами, смешными такими локонами, и рука Номера Три замерла, не коснувшись Миаты. Миата дернула краешком рта: она бы теперь, наверно, не укусила. Но и трогать бы себя не позволила.
– Оставьте ее в покое, – настойчиво повторила Анастасия. – Она теперь сама за себя отвечает. У нее есть на это силы и право.
– Ну она же вроде как мелкая, – неуверенно сказала еще одна женщина, такая крупная и некрасивая, что Миата сперва приняла ее за мужчину. – За детьми надо это... Присматривать.
– Миата, ты хочешь, чтобы за тобой присмотрели?
– Я хочу побыть здесь еще немножко, – собственный голос казался Миате слишком высоким и неуверенным, поэтому она старалась говорить тверже. – Потом я приду. Я буду послушной. Я обещала Маме.
– Хорошо, – самая первая воительница выпрямилась. – Возвращайся скорее. Мы будем тебя ждать.
Когда за спиной застучали, удаляясь, сапоги взрослых, Миата вздохнула, подошла к каменному зубцу и без труда взобралась на него. Внизу лежал разрушенный город. Наконец-то они ушли. Все эти женщины и мужчины, все они так вымотались, что любой из них вот-вот рухнет наземь – и они еще собираются за ней присматривать! Миата чуяла их страх, горе, потрясение. Их чудовищную усталость.
Чуяла душный запах крови, испачкавшей плиты на смотровой площадке, и тонкий, ускользающий с каждым порывом ветра запах Мамы.
Миата покачала головой, и невесомая пыль, лежащая на ее волосах, разлетелась по ветру. Миата глянула на солнце, выкатившееся из-за облака. Солнце расплылось от стоящих в глазах слез.
– Миата.
Она обернулась. Сид, выбравшийся на площадку из люка, отряхивал колени. Миата ревниво подумала, что он последний, кого бы ей сейчас хотелось здесь видеть – и делить с ним это место, на котором она последний раз видела Маму, Миата тоже не хотела.
Они так и стояли друг напротив друга – насупленный Сид, затолкавший кулаки в карманы, и Миата, выпрямившаяся на краю башни.
– Есть дело, – наконец сказал Сид – как показалось Миате, неохотно. – Ты, конечно же, не поверишь... Но ты мне очень нужна.
– Я верю, – сказала Миата, спрыгивая на плиты рядом с ним.
Потому что от Сида единственного в этом городе не шел запах отчаяния.
А еще он все еще пах Мамой.
– Мама, – неуверенно донеслось сзади.
– Да забей ты, – посоветовал хрипатый, но Кларисса все равно обернулась.
Дальний конец переулка был залит светом, и в солнечных лучах особенно убого смотрелся набитый соломой заяц, лежащий на чьем-то крыльце.
– Не поднимай, – предостерегающе сказал ей все тот же голос, и на этот раз Кларисса уперла руки в бока:
– Это почему?
– Тебе не пригодится, – отрезал собеседник.
Назло ему Кларисса шагнула к зайцу.
Невидимка сочувственно поцокал.
Кларисса нагнулась и, конечно же, заяц исчез, едва она попыталась к нему прикоснуться. Поморщившись, Кларисса выпрямилась – и уперлась взглядом в табличку, прибитую над крыльцом:
"АМОЙЙЫЛХОДРИТКАРТ"
– Ага, – сказала она, и ей тут же показалось, как кто-то шепнул ей в самое ухо: "Угу".
– Ого, – встревожился хрипатый, когда Кларисса толкнула плечом тяжелую серую дверь, и та с недовольным скрипом поддалась.
Трактир показался ей странным. Просторный и светлый, он выглядел так, словно его посетители только что встали из-за столов и в спешном порядке покинули комнату, оставив раскрошенный хлеб, кружки с пивом и перевернутые рубашками вверх карты. Под потолком беззвучно раскачивалась крестовина для люстры.
Кларисса потянулась к одной из кружек, ожидая, что она тут же исчезнет, но та оказалась настоящей – тяжелой и липкой. Кларисса пригубила пиво – оно было соленым и слабым. Точно в кружку ей кто-то наплакал.
– Чего ты хочешь? – в который раз спросила она.
Впервые за долгое время ответом ей была тишина.
– Выходи, – громче сказала Кларисса. – Кто бы ты ни был, я знаю, что ты здесь.
– Щаз, – мрачно откликнулся собеседник. – Разбежалась, морковка рыжая.
– Не выйдешь – сама найду, – пригрозила Кларисса. – Иду искать.
– Мама! – испуганно окликнули ее из-за спины, но Кларисса, наученная опытом, не обернулась.
Вместо этого она осмотрелась: у стены обнаружилась неприметная на первый взгляд лестница. Кларисса поудобнее перехватила свою кружку и начала подниматься.
Лестница оказалась выше и круче, чем ей представлялось, да еще и явственно шла винтом. На повороте Кларисса споткнулась обо что-то. Глянула вниз и зажала себе рот свободной рукой.
– Ой, ноги кто-то потерял! – наигранно удивился хрипатый. – Не знаешь, чьи бы они могли быть?
– Не знаю, – сквозь зубы сказала Кларисса и перешагнула через оторванные конечности. И почти не удивилась, когда те исчезли. Идти было скользко: Кларисса заметила, что теперь ступени измазаны бурым. Снизу, откуда она пришла, донесся отдаленный шум, точно где-то там ломали дверь.
– Это был бы куда более удобный исход, да? – непонятно буркнул ей в ухо хрипатый. – Ты спасаешься, а они – нет. Все так заслуженно. Так светло, печально и выгодно для тебя?
– Заткнись, – пожелала ему Кларисса, нагибаясь, чтобы не стукнуться головой о притолоку, возникшую на очередном повороте. И заморгала, узнавая. И даже попятилась.
– Южная башня! – с гордостью рявкнул ее тиран. До Клариссы донеслись булькающие звуки, точно обладатель голоса приложился к горлышку бутылки. – Место встречи изменить нельзя!
– Это как это? – прошептала Кларисса, глядя на двоих, обнимающихся на скамье. – Я здесь... И я – там?
– Там тебя уже нет, – "успокоил" ее собеседник. – Можешь налюбоваться напоследок. Это уже прошлое.
– Сид! – крикнула Кларисса, протягивая вперед руку. И, ухнув через порог, пройдя через каменный пол, перекрытия и потолок без каких-то для себя повреждений, приземлилась на четвереньках... В библиотеке?
У полупрозрачной Галатеи, сидящей на подоконнике с кувшином в руках, было насмешливое и немножко печальное выражение лица. Воительница со смешными "хвостиками", сидящая напротив нее, выглядела не в пример угрюмее.
– П-призраки были правы, – сухо сказала Дитрих. – План никуда не годился.
– Э?
– Ебаный стыд. Рабона разбита, стражники ранены или убиты, погибла воительница, к-которая... Которая, в общем. Ты отвратный стратег. Надо было понять это еще в тот раз, когда ты выколола себе глаза, чтобы с-спрятаться...
– Мои глаза, мне и решать.
– Я считаю, это ебаный стыд, – отчеканила Дитрих. И покачнулась.
– Ты слишком сильно переживаешь.
– Я обещала Мирии, что мы прикроем людей и этих соплячек. Что я ей скажу? Погибла самая слабая из нас... Ик.
– Из тебя никудышный собутыльник, – Галатея забрала из рук Дитрих наполовину пустой кувшин с вином и на ощупь поставила его на стопку книжных полок. – Ты не умеешь пить.
– От собутылки и слышу, – буркнула Дитрих, закрыла глаза, и, привалившись боком к книжной полке. немедленно захрапела.
– Кларисса вовсе не была слабой, – произнесла над ее головой Галатея.
– Они разговаривают о детях, – прочитала по губам Галатеи Кларисса. – О Мирии... И о нас с Миатой?
Галатея глянула в окно – и, проследив за ее слепым взглядом, Кларисса "выпала" прямо в поросший мальвами палисадник. Этот палисадник она тоже прекрасна знала. Как и крыльцо, как и соломенного зайца, и греющуюся на солнце кошку, и...
– Миата, – шепотом позвала Кларисса.
Миата, сидящая на крыльце, беспокойно закрутила головой, захлопала белыми ресницами, глядя прямо сквозь Клариссу, уткнула подбородок в колени и обняла их руками. За ее спиной распахнулась дверь, из нее повалили клубы черного дыма и выскочил беззвучно ругающийся Сид, несущий в руке обугленную сковородку. У него за спиной Кларисса увидела причитающую... себя.
– Это же я сожгла сковородку, – не то вспомнила, не то догадалась Кларисса. – Или не я? Это тоже прошлое?
– Посмотри на них внимательно, – велел хрипатый. – Ничего не замечаешь?
– Миата подросла. Это будущее?
– Это будущее, которого уже не будет.
Кларисса вздрогнула – и снова очутилась на площадке невзрачной трактирной лестницы.
Надо было промолчать, но она все-таки спросила:
– Почему?
– Потому что ты умерла, – охотно пояснил собеседник.
Кларисса вспыхнула до корней волос.
– Это не смешно, – обиженно сказала она. Посмотрела на свои руки (обе): двигаться было не больно. – Я бы не ходила и не разговаривала.
– Это ты здесь гуляешь, – немедленно откликнулся невидимка, – а там от тебя осталось... Да ни черта там от тебя не осталось! Один клеймор, и тот некуда втыкать.
– Врете, – громко ответила Кларисса и принялась подниматься по лестнице быстрее и тише, стараясь переносить вес так, чтобы не скрипеть ступенями.
– Ух, да какая же ты непонятливенькая, – опечалился хрипатый. – Ух, какая же ты недоверчивая, морковка. Ну-ка, смотри внимательней.
"Куда?!"
– ГЛУБЖЕ! – с восторгом провыл собеседник.
Кларисса быстро отвернулась, чтобы не смотреть – и все равно увидела.
– Галк, ты помнишь Клариссу? – Сид прищурился на заходящее солнце, перегнулся через перила моста, плюнул в ров.
Галк издал вопросительный звук.
– Рыжую клеймор.
– А, это та, что погибла тогда, – сообразил Галк. – Бедняжка.
– Ты ее хорошо знал?
– Да не очень, – Галк поскреб подбородок. – А чего это ты вдруг?
– Да понимаешь, – Сид опять набрал слюны для плевка, перевесился через перила – и передумал. Галк, наблюдающий за ним, с изумлением отметил, что Сид вроде как даже смущен. – Я тут о ней думал.
– Я тоже тот день иногда вспоминаю, – вздохнул Галк.
– Да не, я не о том. Мне в последнее время кажется – только не ржи – словно я упустил что-то важное. Что-то связанное с этой девчонкой, Клариссой.
Галк даже как-то и не удивился.
– Она тебе нравилась?
– Так, – Сид подергал себя за прядь волос. Наморщил лоб. – То есть, да. То есть, мне, конечно, все симпатичные нравятся... Я ее тогда даже узнать толком не успел, так, виделись иногда, но она в монастыре жила, я – в казарме... Все хотел ее погулять пригласить, да так и не срослось...
– Повезло девочке, – не удержался Галк, и Сид засмеялся в ответ – как-то не особенно весело.
– Ну и чего?
– Да вот не знаю, – Сид пожал плечами. – Дурь какая-то в голову лезет. Вот скажи, откуда я могу знать, что у нее не было веснушек?
– Где?..
– Вообще нигде. У всех рыжих есть, а у нее не было. Такое, ты знаешь, вспоминается - будто бы лежит рядом, глазки обиженные, серебряные, носик красный, на самой нет ничего - а я будто дурными шуточками сыплю, не могу остановится, а сам все жду, когда же она потянется меня заткнуть...
– Жениться тебе пора, – сердито сказал Галк. – А не чужие веснушки пересчитывать...
– Поняла теперь, ну? – прогавкал ее невидимка. – Все похерено. Ну и зачем вы остались в Рабоне? Не смеяться тебе, не ссориться, не растить свою стремную Миату, не любиться в кладовке с третьеплановым стражником, не воевать, не рожать детей в болезнях... Впрочем, тебе и так не рожать, хотя это с какой линии вероятности поглядеть... Осталась одна пыль на ветру. ДАСТ ИН ЗЕ ВИНД!.. – проорал, увлекшись, хрипатый. Противно заверещала губная гармошка.
– Я извиняюсь, – сказала Кларисса, примериваясь к тяжести пивной кружки в руке. – Но вы мне уже вот где.
Метнула кружку через порог и сама прыгнула следом, оборвав писк гармошки.
– Рехнулась!.. – ужаснулся невидимый... а, нет, вполне себе видимый и осязаемый собеседник, отряхивая с себя брызги пивной пены.
– Стой-стой, куда ты!..
Вцепившись в позвякивающие бубенцами космы, Кларисса катилась по каменному полу, а вместе с ней катился бродяжного вида человечишка. Тревожно заливались бубенчики. С прощальным стуком раскатились по плитам порвавшшиеся бусы.
– Непротивление злу насилием! – крикнул хрипатый, исхитрившись выдрать из пальцев Клариссы свои косищи. – Дурочка, ты мне все фенечки попортила! Юродивых обижать нельзя!
– Сами вы "дура"! – выпалила Кларисса, подбирая свою кружку и угрожающе занося ее над головой лохматого мужичка. – А ну-ка быстро отвечайте, зачем вы меня мучаете!
Мужичок, с огорченным бормотанием пытающийся пристроить на место оторванный рукав, поднял голову и испытующе уставился на Клариссу.
Кларисса выронила кружку – лицо у незнакомца оказались невыносимо красивым и строгим. Добрые карие глаза смотрели на нее с участием. Небольшая бородка, кудри с вплетенными в них колокольчиками и вышитая полоска ткани на лбу придавали мужичку вид возвышенный и неземной.
– Да ведь ты уже отмучилась, детынька, – ласково сказал мужичок, обнажив в улыбке острые белые зубы. Карие глаза на мгновение приобрели желтизну. – Я тебе о чем и толкую.
Отсюда, с колокольни (Кларисса уже не удивлялась тому, что сюда ее вывела сирая трактирная лестница) открывался прекрасный вид на город. Идеально чистые, пустынные, серые улицы, заросшие розами, застывшие в вечном полуденном мареве.
Кларисса стояла, опершись о подоконник, и смотрела вниз. Очень хотелось плакать.
Волосатый юродивый сидел на полу, подобрав под себя ноги крест-накрест, и сосредоточенно пускал ртом клубы дыма, время от времени поднося к губам скрученную палочку, один конец которой дымился и вонял жженой травой.
– Расширить пределы сознания не желаешь? – дружелюбно предложил он Клариссе.
Кларисса мужественно подавила желание показать ему любимый Сидов жест.
– Жаль, – печально вздохнул мужичок. – Здесь сразу становится не так скучно. Никогда не знаешь, появится радуга, синяя будка или земляничные поляны...
– Я не хочу земляничные поляны, – жалобно сказала Кларисса. – Я устала от этого места. Отпустите меня.
– Так ведь я тебя и не держу, – мужик достал из складок балахона маленькую странную лютню, забренчал по струнам. – Ты сама себя не пускаешь. Привыкла к Рабоне, знать. Так бывает. Ты хоть припомнила, как померла?
– Я и не забывала, – пробормотала Кларисса. – Я просто... Мне казалось... Что я поступаю правильно. Будто бы я вот я спасу Миату – и все у нее будет хорошо. А теперь я все хожу, думаю… Как там она, и как там Сид…
– Все так думают, – хихикнул собеседник.
– И что теперь?
– В рай – налево, – мужичок показал ей на проплывающее в сторону гор облако. – Там уже куча народу из ваших собралась. Тебе можно, я узнавал. Ты давай, если решилась – прыгай туда. А то засосет тебя внутрь какой-нибудь Клэр, здесь так часто бывает...
Кларисса в два шага оказалась рядом с ним и, вырвав у него самокрутку, глубоко затянулась. Закашлялась.
– Вот это хорошо, вот это – по-нашему, – собеседник обрадованно постучал ее кулаком по спине. – Ты чего-то бледновата. Не хочешь в рай – можешь здесь остаться. Здешним привидением. Будешь ходить, прозрачная и печальная, и невидимыми губами касаться...
– Я не хочу приведением! – поспешила сказать Кларисса. – Я хочу...
– Ну? – прищурился мужичок. – Чего же ты хочешь?
– Вот вы где, – Галк спустился ко рву. Солнце уже принялось закатываться за горизонт, на темной стоячей воде были видны последние отсветы. Когда часть внешней стены рухнула, ров в этом месте засыпало до половины. – А я не верил Дирку, что он вас здесь видел. Пойдемте за стены. Мы хотим закрыть внутренние ворота.
Сид досадливо цыкнул и уставился себе под ноги. Миата, опирающаяся за его спиной на воткнутый в землю меч, принялась наматывать волосы на палец. До Галка не сразу дошло, что опирается она на клеймор Клариссы – он узнал выгравированный на мече значок "куриной лапки".
– Мы, пожалуй, подождем до темноты, – буркнул Сид. – Если вам надо, закрывайтесь. Я присмотрю за Миатой.
– Я защитю Сида, – тоненьким голосом поправила его Миата.
Галк издал неопределенный звук. Сказать по правде, он не ожидал, что теперь эти двое попытаются найти общий язык. Галк знал о тихой ревнивой войне, которую Миата вела с Сидом за внимание Мамы-Клариссы... И не думал, что после того, что произошло, Сид захочет присматривать за девочкой. Ведь это ради нее рыжая...
Такие мысли следовало давить в зародыше до того, как они отразятся на "самоотверженной морде", поэтому Галк элегантно перевел разговор на насущное:
– А за каким хреном вам тут торчать до ночи?
Только теперь он обратил внимание, что они выглядят, мягко говоря, заговорщицки. Миата держала в руке свечи. У ног Сида дымил тусклый костерок, из которого потягивало ...
– Дурь-трава, – безошибочно определил Галк. – Где взял?
– Где взял, там уже нет, – огрызнулся Сид. – Ты думаешь, только твоя баба ею приторговывает?
"Вот и повод вломить", – отметил Галк. Привести в действие свои намерения он не успел, потому что Миата подергала Сида за куртку:
– Садится. Солнце садится!
– Я вижу, – буркнул Сид, присел у костра и споро запалил фитильки. Галк опомнится не успел, как ему в руки тоже сунули свечу.
– А что мы делаем? – осторожно спросил он.
– Ждем, – огрызнулся Сид. И забормотал что-то еле слышно. Галк с изумлением понял, что Сид, убийственно серьезный, кажется, повторяет детскую считалку. Что-то там про дождь и про рыжих котов.
– Мама говорила, – Миата повернула голову к Галку, и он увидел, что ее глаза подозрительно блестят. – Что у рабонцев есть такая молитва... Чтобы заблудившийся путник вернулся домой. Надо зажечь свечу...
Галку стало смешно и немного нервозно. Зря он в них сомневался. У Сида детство в жопе играет не меньше, чем у Миаты. Замечательная семейка… Была бы.
– Это рожденственская молитва, – сказал он, собираясь загасить пальцами фитиль. – И это... Я бы особо не ждал.
– Я тебя не прощу, если ты загасишь, – прошипел Сид. – Не надо. Будь другом.
А может, он специально это придумал, для девчонки, дошло до Галка. Такое... Прощание.
Галк сдался и отвернулся лицом ко рву. Ну, пусть. Это лучше, чем день напролет бдеть над тем местом, где не стало Клариссы. И...
Додумать он не успел, потому что солнце село. Стало темно. Совсем-совсем темно.
Вот и хорошо, подумал Галк. Потому что стыдно мне, старому хрену и боевому командиру, если кто-то увидит, что и у меня глаза на мокром месте.
– Я хочу, – пробормотала Кларисса. – Я хочу к ним.
– К ни-и-им, – передразнил волосатый. – Ты что, думаешь, тут всем подряд раздают обратные жизни? Насмотрелась всякого! А если я тебе покажу, как он тебе изменять будет? Как девчонка от вас убежит? Как убьют Галатею? Если я покажу, как другие погибнут? Он, она... Да ты сама... Ой, чуешь, травой запахло! Дыши глубже... Глу-у-убже...
– Я согласна, – зачастила Кларисса. – Я хочу к ним.
– Привидением?
– Нет!
– Ну зачем тебе, – понизив голос, проворковал собеседник. – Ты умерла благородно, красиво, тебя вот-вот канонизируют, будешь, как я, защитником святой Рабоны. Тут так весело. Такое временами поналезает! Особенно если дунуть...
– Я хочу к ним! – заорала Кларисса так, что заложило уши. – Я хочу защищать их... Чтобы не случилось.
– Так иди, – продемонстрировав еще раз острые зубы, расплылся в улыбке лохматый. – Иди. Что встала? Что тебе мешает-то?
И, видя, что Кларисса стоит, оцепенев, он развел руки в стороны.
– У каждой рабонской кошки по девять жизней. Разве ты не знала?
Потом она долго спускалась вниз по винтовой лестнице – в полной темноте, ощупью, полагаясь лишь на слабые огоньки вдалеке. И когда, потянув на себя дверь трактира, она выпала через порог в поздний вечер, пахнущий тиной из рва, развороченной землей и знакомой вонючей гарью, Кларисса даже не сообразила сказать "спасибо" – потому что, подняв тучу брызг, рухнула в ров, и единственное, что успела услышать – как пронзительно, на одной ноте, кричит Миата.
Когда ее вытащили на берег – в четыре или в шесть рук – Кларисса приоткрыла один глаз и сердито сказала:
– Сид, ты все мне наврал. У Святого Прика и вправду есть ноги.
– Ну прости уж, – сдавленно сказал Сид, гладя по голове часто всхлипывающую Миату.
Темная громада Рабоны позади них одобрительно молчала.
…в лесу близ Твин Пикса агент Купер тем временем заворачивал Энни в полиэтилен – чисто чтоб соблюсти в мироздании баланс темных и светлых сил.
@темы: Анастасия, Кларисса, Одри, Йома, Галатея, Галк, Миата, Рейчел, Сид
: 
