Название: Ни поездов, ни самолетов (пилотная версия) Автор: Йома-с-торчащими-рогами Размер: ~15 500 Персонажи: ОМП, ОЖП, много ОМП, ОЖП и НЁХ (О и С); а также рендомная блондинка (с) по имени Мирия, (АУ!)Денев, (АУ!)Хелен, (почти не АУ!)Галатея и два мужика, которых зовут Кронос и Ларс Категория: джен Жанр: быт, юмор, немного драмы; ВАУ (вообще АУ) авторский мир, элементы кроссовера с "Клеймор", квайданами, всевозможным киберпанком (от Geist до GiTS), "Башней" Бродского и фильмами Йоса Стеллинга Рейтинг: не меньше R Краткое содержание: деревня Инунаки - мистическая деревня, которая полностью изолирована от других деревень и стран. На входе установлен знак "Законы Японии здесь недействительны". Жители специфические, например, каннибализм и убийство для них в порядке вещей. В деревне нельзя использовать мобильник и другие электронные устройства. Есть старые магазины и телефоны-автоматы, но позвонить никому нельзя. Многие попадали в эту деревню, но никто еще не вернулся (вольный пересказ городского японского фольклора). Примечание: если бы я могла, я бы сняла сериал. Будь у меня в кармане группа людей нужного калибра, немножко денег на сеттинг и суперкрутая камера, я бы непременно так и сделала; но, к сожалению, ничего этого у меня нет. Поэтому я написала самую настоящую пилотную серию — в ней есть большинство основных персонажей, заложены основные сюжетные линии, и даже имеются некоторые объяснения и обоснования. Все остальное - атмосфера и треш, без раздумий и философии. По-моему, так и должно быть; да пребудет с нами Линч. Предупреждения:быдлоюмор шутки за триста (две одинаковые по двести!), несколько многовато физики, мир за гранью добра и насилия (если вы тут чего-то не найдете, значит, просто не поместилось; додумайте это за кадром самостоятельно), разве что секс не влез. Система клеймор переделана и вписана в АУ, фактически осталась только основная идея и базовые черты героев. Художественной ценности нет (даже не пытайтесь искать). В стиле виноват Китахара: если бы не его случайное замечание, мне бы даже в голову не пришло использовать прием "авторский взгляд". В процессе написания автор стер себе все руки, поэтому дописывал лицом (когда я это писала, это было еще шуткой((. Дисклеймер: я признаю и соглашаюсь с тем, что текст содержит многочисленные апелляции к людям с высшим филологическим образованием и множественные игры с языковыми тропами. Это запланированное поведение (с) От автора: ПРОСТИ, ЗАКАЗЧИК!!! Автор исполнил свою заявку вместо твоей. Я не знаю, как так получилось; давай его отшлепаем. Догадываюсь, что сфера твоей максимальной любви лежит вне этого сектора; но после твоих зажигательных идей, чего именно делать не надо и как оно еще бывает, руль моего "Титаника" в очередной раз заклинило, и корабль попер своим путем. Надеюсь, ты найдешь для себя хотя бы пару приятных моментов. ПРОСТИ-2! Я не стала делать из главного героя второго сэра Лоуренса Аравийского, потому что кто из нас, положа руку на сердце, мог бы сказать, что его мемуары - новогоднее чтение; кроме того, тогда бы мне точно пришлось писать мегамакси. Сегодня я не такая умнаятм Кстати, С НОВЫМ ГОДОМ! Про тематику феста я тоже забыла, потому что отчего-то думала, что у нас тема "Мастера ужасов и драмы" Так что тут просто всякие диалоги, условный экшен и безусловный треш. И ПРОСТИ-3! Исли не влез. Он честно-честно есть в первой серии основного сериала!
Вступление к трейлеру – купюра под рекламу из режиссерской версии, середина пилотного эпизода. – …и тогда все женщины поняли, что можно охотиться вместе, и получится ничуть не хуже, чем у мужчин. Они ушли в лес и стали жить отдельной общиной, потом у них выросли члены и появился вождь по имени Акайя. Так возникло первое поселение на месте Инунаки. Седовласая женщина подняла голову от книги, которую читала вслух, и посмотрела на посетителя через очки: – Вам чего? Ксариус старательно поулыбался детям вокруг хозяйки лавки: двум мальчикам, вроде бы девочке и ушастому треножнику. – Мне бы бутылку-другую. Хочу выпить с друзьями, но не отравиться и вспомнить, как меня зовут, утром. – Как зовут утром или вообще? – уточнила дама, поправив очки кончиком хвоста. – Как, у вас только раздельная выпивка? – ужаснулся Ксариус. – Тогда, ммм… а что посоветуете? – Тогда я посоветую вам записывать такие важные вещи на то, что точно не потеряете за ночь, – сказала хозяйка и красноречиво перевела взгляд всех трех глаз ниже.
На подходе к деревне было так грязно, словно тут специально отваживали непрошеных гостей. Армейские ботинки утопали по щиколотку, дорога и обочина сливались в одно сплошное темное болото. Чуть ли не посреди грязной лужи стояла серая каменная плита с надписью: «Законы Японии здесь недействительны». От старости камень треснул, и мшистая трещина зеленела ровно между «не» и «действительны». Сразу за камнем ботинки встали на твердую ровную поверхность, словно под слоем грязи был проложен бетон с тщательно заделанными швами – например, как на взлетной полосе. – С прибытием, – вполголоса поздравил себя Ксариус.
В деревне было тихо, как и положено ранним утром. Низкие каменные дома соседствовали с деревянными, перед некоторыми был небольшой огород, перед большинством – забор. Улица состояла из одной проезжей части, без тротуара; проводов над головой нигде не было видно. Ксариус прищурился, заметив знак, висевший над входом в узкий боковой переулок. На вывеске была изображена довольно злобного вида голова, наискосок перечеркнутая красной линией. Ксариус поморгал на знак, потом ткнул в него пальцем, заметив краем глаза ботинки какого-то прохожего: – Это что значит?.. – он осекся: у прохожего не оказалось головы. – Ох, простите. Одетая в джинсы и ветровку фигура приостановилась и характерным жестом покрутила пальцем в воздухе там, где мог бы быть висок. Поправив за плечами рюкзак, мужик без головы зашагал дальше по своим делам – возможно, по грибы. Ксариус почесал щеку и решил убраться от греха подальше. На следующей улице его внимание привлекла телефонная будка. Неспешно оглядевшись и убедившись, что кругом пусто, и шторы домов плотно задернуты, он подошел и попробовал дверь с пятнами ржавчины. Та со второго рывка подалась, скрипнув на удивление негромко. Ксариус осмотрел телефонный аппарат старого образца и снял трубку. В мембране была мертвая тишина. Провод от телефонной коробки шел не вниз по стене, а вверх, в потолок. Выйдя из будки, Ксариус оглянулся, подтянулся на одной руке и пошарил сверху, собирая на рукав всю многолетнюю грязь. Опустившись на дорогу, он отряхнул куртку и посмотрел на будку с еще большим интересом; потом вздохнул, снова вскинул на плечо большую черную сумку и двинулся дальше. Дороги Ксариус не знал, поэтому поворачивал наугад, иногда принимая решение уже посреди перекрестка. Завернув за очередной угол, он уткнулся во что-то большое и мягкое. Сверху на него смотрел крупный йети. – Извините, – наконец сказал Ксариус, остановив руку на полпути за пояс. Йети рыкнул и схватил его за руки. – Какой молоденький да пригожий! – зарычало чудовище. – Ты, наверное, проголодался с дороги? – А… м… мне кажется, это сексуальное домогательство, – пробормотал Ксариус, озираясь в поисках поддержки. Йети выпустил одну руку и прижал лапу к груди. – Божечки! Первый человек, который сразу признал во мне женщину! – глаза йети увлажнились. – Меня зовут Марта, – интимно понизило голос чудовище. – У меня самые вкусные пирожки во всей Инунаки! – Я не люблю сладкое, – беспомощно ответил Ксариус, стараясь не вырываться: маникюр у Марты был… внушительный. – Я и суп варю! И жаркое делаю! И фирменный жульен с нашими, болотными! И крестиком вышиваю! – Марта, путник, наверное, пока не зарегистрировался, – вежливо сказали откуда-то из-за спины йети. Это подействовало неожиданным образом: Марта мгновенно отпустила руки Ксариуса и сделала два больших шага назад. – Ой, – йети заметно присмирела. – Не подумала. Вечно у меня сердце впереди головы! Спасибо, душенька, ты всегда выручаешь. – Не за что. – Говоривший вышел из-за Марты и ласково посмотрел на Ксариуса круглыми черными глазами с плоского зеленого лица. – Я ведь права? – Да, мэм, – осторожно поддакнул Ксариус. – Повезло тебе, что уже зашел на территорию деревни, – с большим сожалением в голосе сказала каппа в цветастом халате и аккуратно промокнула рот белоснежным платочком. – Я так давно не ела свежих нелегалов. – Фаина, как ты можешь, а вдруг он ядовитый! – с ужасом воскликнула Марта. – Все равно уже поздно; что ж, в крайнем случае, сменишь руки. А вам лучше сразу пройти на регистрацию. – С удовольствием, – с жаром согласился Ксариус, – направьте меня, пожалуйста. – Как, вы не по приглашению? – удивилась Фаина. Обе – женщины? – переглянулись. – Вам в Дом, – пискнула невесть откуда взявшаяся ящерица с головой младенца, свесившись с карниза дома. Рот ее был усеян мелкими острыми зубами в два ряда. Ксариус всей кожей почувствовал, как на улице стало больше народу. – Я просто не очень хорошо понял, как тут пройти. Что-то сочно и разочарованно причмокнуло над головой Ксариуса. – У красного дома свернешь направо, а потом налево. Следи, чтобы конечности всегда были слева. – Мои? – несколько озадаченно переспросил Ксариус. – Да найдешь ты, – пробасил кто-то из окна; прозвучало это почти как «да пошел ты». – Дом большой и белый, других белых нет. – Все равно заходи потом покушать, – застенчиво окликнула его вслед Марта. – Мы уже обнялись, теперь вроде как одна семья. – Спасибо большое, – от души поблагодарил Ксариус; теперь, когда йети больше не пыталась его облапить, в его голосе было куда больше тепла. – Супчик для меня сварите. Что ответила Марта, он уже не расслышал – кажется, проворковала что-то счастливое.
Возле пятого красного дома после поворота Ксариус порадовался, до чего удачно он встретил местных: похоже, красный цвет тут был в моде, свернуть не там было бы раз плюнуть. Слева на доме он заметил броскую вывеску «Сертифицированные конечности». Вся витрина современного вида была уклеена парными кружками-вишенками с надписями «Купи 2 руки» и «Получи ногу в подарок». На рекламном плакате перед магазином был изображен веселенький трискелис – никогда еще эта фигура не была так уместна и выразительна. Ксариус наугад свернул налево – когда-нибудь все равно нужно было это сделать. Наверное, каждая деревня считала моветоном делать улицы прямыми, и эта тоже не была исключением: изгибаясь и петляя, дорога вывела его на перекресток, где один из угловых домов снова был красным. Ксариус убедился, что за ним никто не смотрит – куда только подевались все наблюдатели с улицы с Мартой? – и повернул налево. Через несколько домов за поворотом он снова увидел «Сертифицированные конечности» – на этот раз они были справа. Он просто развернулся, дошел до перекрестка и повернул от красного дома направо, а потом на ближайшем повороте налево. Ксариус радостно осклабился, заметив через несколько шагов слева знакомый радостный трискелис – похоже, магия путевого указания работала независимо от общего направления. Ему все больше нравилась эта деревня. За каких-нибудь семь-восемь минут он не только дошел до нужного места, но и узнал, как работает местная география – неплохой результат для раннего утра. Поднявшись по ступенькам белого Дома, он толкнул двустворчатую дверь и вошел. В холле было пустынно и серо, для непонятливых над первой аркой длинной анфилады неуместного готического вида висел плакат: «На регистрацию вперед». Ксариус для забавы переставил слова местами. Проходя под первой аркой, он вытянул руку и постучал по материалу, отозвавшемуся металлическим бряцанием. – Так и думал, – пробормотал он, скривившись. Свернув после восьмой арки, Ксариус увидел, что проход дальше перекрыт заграждением с надписью «На регистрацию в дверь слева от вас». Фантазия чиновников, как обычно, уступала любви к сенсовыразумению. За дверью слева оказался почти пустой кабинет. Посреди стоял непомерно огромный стол, за которым сидел служащий, выглядевший как самый настоящий зомби двухнедельной свежести. – Вы мне так всю технику размагнитите, – вместо приветствия заявил Ксариус, ткнув пальцем вверх. – Пользуйтесь термоэлементами, – сказал зомби. Голос у него был под стать внешности: вялый и блеклый. Логику Ксариус тоже улавливал слабо. На поверхности стола, где можно было без проблем разместить танк, значилось: «Для багажа». Ксариус дернул щекой и уперся взглядом в немигающие глаза чиновника. Так прошла минута; на второй Ксариус сдался и со вздохом водрузил сумку на стол. Служащий нажал что-то на своей стороне, и по периметру стола выдвинулась рамочная конструкция характерной формы. – Эй, я серьезно насчет техники, – запротестовал Ксариус. – Пользуйтесь термоэлементами, – повторил зомби. Возможно, в его голове осталось не так много фраз для поддержания живого диалога. Чиновник медленно осмотрел Ксариуса с головы до ног и обратно, глядя своими водянистыми глазами как будто бы насквозь. – Повернитесь и посмотрите на стену слева от вас, – сказал он через минуту. Ксариус начал догадываться, кто писал объявления для коридора. Стена оказалась голой. Ксариус старательно измерил ее взглядом, мысленно разделил пополам, натрое и на семнадцать неравных частей и вписал в каждую слово «йух» под углом шестьдесят три градуса к плоскости пола. – Повернитесь и посмотрите на стену слева от вас, – снова сказал зомби. Ксариус повиновался и повторил процедуру; наличие в этой стене двери спасало от чувства дежа-вю. Когда чиновник в третий раз произнес свою фразу, Ксариус просто отсчитал нужный промежуток времени и развернулся лицом к столу. Кажется, зомби не возражал против действий без команды. Он снял ухо, вынул из головы свернутую в рулон бумагу, сунул ее в чпокнувшую трубку сбоку от стола и приладил ухо на место. – Пневмопочта? – заинтересованно спросил Ксариус. Служащий никак не отреагировал. Стол опустился под пол вместе с сумкой Ксариуса. – Вам выдадут ваши вещи на месте заполнения формы, – сказал зомби. – А что в бумаге? – наугад спросил Ксариус. – Полное описание вашего физического тела. – …Хорошая альтернатива анальному досмотру, – одобрил Ксариус после заминки. Он немного постоял, разглядывая служащего и ожидая какой-нибудь реакции. Видимо, у зомби прогружалось. – Теперь пройдите на заполнение формы, – наконец разлагал чиновник. – Я бы предпочел блондинку, – сообщил Ксариус, чисто из интереса: что будет. – Прямо по коридору до поворота направо, третья дверь справа, – ответил служащий, секунду подумав. – Еще предпочтения есть? – Чтобы она со мной пообедала, – усмехнулся Ксариус. – Или хотя бы была не против. – Указания не меняются, – известил его зомби. – Удачного заполнения. Добро пожаловать в Инунаки. По представлениям Ксариуса, это должно было быть началом цикла… но кто их знает, деревенских программистов.
В типичном бюрократическом кабинете за офисным столом уже нормального размера сидела хорошенькая блондинка с очень строгим лицом. На стене над ее головой висел плакат, видимо, уже другого авторства: «За неправильный ответ будешь гнить в тюрьме пять лет». Красные флуоресцирующие буквы бросали отблески на плечи серого делового костюма, удачно имитируя погоны. – А при аресте вы танцуете? – Ксариус кивнул на плакат. – Я не танцую, – сурово ответила блондинка. На табличке на краю стола красовалось «Мирия». Ксариус нашел вырез костюма не особо большим, но удовлетворительным. – Но обедаете? – Обедаю, – похоже, она даже не удивилась. В углу он заметил свою сумку, но не спешил к ней подойти, с интересом изучая источник света. – Газом пользуетесь или электричеством? – Радиолюминесценцией, – сухо сказала Мирия. – Времена трития давно прошли. – А когда на улице темно, что делаете? – не унимался Ксариус. – Освещаем радиолюминесцентными элементами. – Тогда секунду, – что-то сообразив, сказал Ксариус. Он сунулся в сумку и пошарил внутри. – Какое право вы имеете похищать мое имущество! – возмутился он. – Вы изъяли все мои аккумуляторы! – Пользуйтесь термоэлементами, – сказала Мирия. – Да, я уже слышал это… Хорошо, я понимаю, это как–нибудь связано с охраной природы или религией, но красть-то зачем? – Батарейками пользоваться запрещено. – Почему? – поразился Ксариус. – У них же нет никакого излучения. И это не батарейки. – Вам не нравятся наши законы? – спросила Мирия; это звучало без вызова, по-анкетному. В руках у нее была ручка, нацеленная на какую-то графу в бумагах. – Я их не знаю, – уклончиво сказал Ксариус. – Батарейками пользоваться… – Я понял! Мне не очень нравится, но я потерплю. Я не люблю вегетарианцев, но не требую их уничтожить – что-то в этом роде. – Можете не есть, – рассеянно посоветовала Мирия, явно довольная ответом в целом, и поставила у себя галочку. Ксариус подумал, что ослышался. По крайней мере, разговаривая, Мирия не сутулилась, а в вырезе была отличная в меру тонкая белая блузка. – Вы принимаете ваше имущество обратно? – «Обратно»?.. Ну да, принимаю. – Тогда переходим к заполнению формы. Мирия отложила верхний лист, и Ксариус узнал бумаги, которые уже заполнялись служащим-зомби. – Имя, фамилия. – Ксариус Пола. – Цель прибытия. – Проживание. – Ваши отклонения? Ксариус скользил взглядом по обводам бюста служащей. – Курение в незаконных местах считается? Он быстро протянул руку и остановил пальцем ее ручку. – Вы совсем не шутите? – спросил он, глядя ей в глаза. – С новичками нет, – все так же сухо ответила Мирия. На бумаге осталась буква «к». Мирия оценила объем уже заполненной части и поджала губы. – Каннибализм? – предложила она. – Иногда, – лениво улыбаясь, ответил Ксариус. – Как часто? Он недоверчиво посмотрел на нее. Мирия нетерпеливо пояснила: – Вам потребуется специальное разрешение. В нем будут указаны частота и рацион, а также некоторые стандартные инструкции по выбору места и времени… Ксариус дернулся на слове «стандартные», но успел снова придержать ее ручку. – Я к этому не готов, – пояснил он извиняющимся тоном. Мирия вдруг скупо улыбнулась. – Понимаю. – Она сложила бумаги в конверт и протянула Ксариусу. – В течение недели заполните форму; уделите особое внимание пункту «Отклонения». За неправильное заполнение, то есть за указание неверных сведений, вас уничтожат без возможности восстановления. Ксариус сделал сложное выражение лица, переваривая информацию. – Например? – уточнил он. – Частично переработают, частично скормят. – Приглашение на свидание, тем более с обедом, вы тоже рассмотрите как неуместную – в данных обстоятельствах – шутку? – невесело усмехнулся Ксариус. Мирия окинула его крупную фигуру оценивающим взглядом. – Поговорим об этом после заполнения, – сказала она, и прозвучало это даже почти игриво. – Кроме того, пока мы не получим вашу заполненную форму, вас будут регулярно проверять в любое время дня и ночи при любых обстоятельствах. За оказание сопротивления или отказ от проверки никаких мер не последует, но в случае невозможности провести проверку наши бойцы расстроятся и, скорее всего, при следующей проверке будут более агрессивны. Ксариус вздрогнул. – Бойцы? Мирия вроде бы даже удивилась. – Разумеется. Вы ведь не заполнили форму и ничего не указали в пункте «Отклонения». Мы вправе предполагать самое худшее и быть готовыми. – Как сочетается ваша забота о безопасности оформленных жителей и разрешение на каннибализм? – полюбопытствовал Ксариус. – Если вы станете полноценным членом нашей общины, то сможете узнать об этом сами. Лично я никакого противоречия не вижу. Ксариус с трудом сдержался: видно было, что ему хотелось развить эту тему. – Где вы планируете жить? – А где можно? На лице Мирии промелькнуло что-то вроде «понаехали тут в нашу нерезиновую Инунаки». – На западной окраине есть заброшенные дома, некоторые из них регулярно пустуют. Ксариус подождал, не скажет ли она о причинах – конечно, не сказала. – Вообще-то я думал про гостиницу, но учту ваш совет, спасибо. – Он широко улыбнулся и встал. – Я приду к вам через неделю, но, может быть, встретимся и раньше. – Я работаю, когда открыт Дом, – ответила Мирия. Судя по всему, с намеками у нее было так же, как с шутками. – Рекомендую соблюсти срок. Он уже открывал дверь, когда Мирия вдруг спросила его: – Чем вы собираетесь заниматься? Ксариус обернулся и безуспешно попытался мимикой спровоцировать реакцию – хоть какое-то пояснение, почему служащая спросила об этом только сейчас. – Думаю, устроюсь в ювелирную лавку, – наконец предположил он. – У нас нет ювелирных лавок, – сообщила Мирия приговорным тоном. – Да? – Ксариус ухмыльнулся почти от уха до уха и бросил на бюст Мирии последний плотоядный взгляд. – Значит, я сорвал куш.
Дом был старым, но крепким, с традиционной лавкой за сплошными ставнями на первом этаже. Ксариус остановился и стал разглядывать серые доски. Вывески ни на доме, ни на тротуаре не было; прохожих для наведения справок – тоже. Ксариус наклонился, пытаясь что-то разглядеть через щель в ставнях, выглядевшую самой заманчивой. – Новенький, малыш? – вкрадчиво спросили сзади. Худощавый старик ростом под два метра, одетый в приличного вида брюки и жилет поверх джемпера, покачивался с пятки на носок. – Лавка закрыта, – информативно сказал он. – И давно? – поинтересовался Ксариус. Старик остро глянул на него. – Три месяца и восемь дней. Это мой дом; я, видишь ли, заинтересован в точном сроке для взимания платы с арендатора. – Он планирует вернуться? – спросил Ксариус. Хозяин дома иронично приподнял бровь. – А ты, малыш, к кому: к нему или ко мне? – Наверное, к вам, – признал бессмысленность праздного интереса Ксариус. – Хочу открыть ювелирную лавку, ищу место. Старик сунул большие пальцы в петли ремня и, как показалось Ксариусу, как-то пошевелил при этом жилеткой. – А ты откуда прибыл? – Из Найроби. – Далекая страна, – явно удивился старик и что-то прикинул в уме. – Ладно, сдам тебе лавку. Первый этаж, окна на юг, французские ставни; все, что найдешь внутри, твое – только не уноси. – Да мне много не надо. – Да ну? – усмехнулся мужчина, красноречиво глядя на спортивную сумку у ног Ксариуса. – У меня там нет склада металла. – И ладно, прикуплю в другом магазине, – нахамил Ксариус. Старик сделал выразительное удивленное лицо и качнулся на пятках. – Скажешь, когда найдешь «другой магазин» с болванками для ювелиров, – язвительно заметил он. – У нас торгуют только самым необходимым… или самым приятным. – А как же всякие милые штучки для домашнего хозяйства и хобби, от скочча до заступа? – От чего? – …От скуки. – Каждый год новое словечко для сплина придумывают, – не одобрил старик. – Если ты не можешь развлечься сам, без личного заступа, тебе придется туговато. – Но я же могу заказать по почте? Хозяин поморщился. – У меня как будто мозг надвое разошелся от твоего «заказать» и «по почте». Почта тут проходит, переписывайся на здоровье; а все заказы только через Дом. – Вот сейчас у меня мозг это самое, – задумчиво ответил Ксариус. – Дом – это домен или локалка? Что у вас за админ, что выход только через него лично, а почта есть? Старик посмотрел на Ксариуса как на очень альтернативно одаренного. – Ты с кем в Доме разговаривал? – А, точно, – сообразил Ксариус, – это же тоже Дом. С шикар… с Мирией. – Надо же. У нас обычно после Рафтелы начинают всякую чушь нести, но оно понятно; не знал, что теперь и Мирия так развлекается. Она тебе не сказала про систему заказов? – Ммм, нет, но я очень старался отвлечь ее от работы, – ухмыльнулся Ксариус. – Она как вообще, отвлекается?.. Старик мельком понимающе улыбнулся. – Меня-то «отвлекать» не надо… – он осекся и пристально смотрел на Ксариуса, пока тот не пробормотал: – М-м, ну нет, вас все-таки нет… наверное. Хозяин покивал: – Вместо всех тех умных слов лучше б ты выучил слово «извините». – Он приглашающе замолчал. – Извините. – Молодец. Если и завтра его вспомнишь, скину пять процентов от аренды. Чтобы купить что-то, что у нас не продается, ты пишешь заявку, в Доме ее рассматривают и выдают тебе заказ… или следуют санкции. – Ну дела, – изумился Ксариус, – а просто отказать нельзя? То есть, я у них прошу шесть катушек медно-никелевой пары, а меня сажают на трое суток, чтобы не капризничал и нитками пользовался? – Да, – подтвердил старик, – а что тебя удивляет? Не убивают же. Обычно. – Так а нельзя просто доставить мои вещи почтой? Я вот налегке приехал, у меня одежды мало, веника нет и за… забыл дома зарядное. – Купишь или закажешь все новое. Личные вещи не доставляются, таково правило. – Ну-у, – Ксариус очевидно огорчился. – А как же моя мебель. Шкафы, например. Я буду скучать без них! – Тут внешний мир никого не интересует, у всех своих забот полно. – Но у вас же есть железная дорога; далеко до ближайшей станции? – Никогда ее не видел, но думаю, мне бы она не понравилась, – откликнулся старик. – А выглядите современно, – укорил его Ксариус. В ответ старик понимающе усмехнулся: – Снайпером служил? – Нет, в танковых. Хозяин нарочито медленно осмотрел Ксариуса с головы до ног и справа налево. – Сейчас обидно было, – мягко сказал Ксариус. – Все думают, раз я большой, так только и гожусь рельсы укладывать. – Ну, тут тебе бояться нечего, – сухо сказал старик вместо извинения, – у нас уже уложены. Хотя если ты недоволен качеством и хочешь переделать, никто мешать не будет… думаю. Ксариус вздохнул. – Хорошо, я не буду пользоваться батарейками, есть вегетарианцев, особенно без разрешения, и мне все нравится. Кстати, а где у вас можно питаться? Только не пирожками! – А-а, вижу, ты уже встретил Марту, – улыбнулся старик. – Добрейшая душа, отменная выпечка. И кстати, отлично вышивает крестиком. – Да, – неопределенно согласился Ксариус, – мы с ней даже обнялись. Правда, я не понял, должен ли я теперь на ней жениться, она как-то туманно выразилась. – Жениться на Марте? Ну у тебя и вкус. Это что, в танковых такое прививают? Ксариус смущенно рассмеялся: – А, ну нет; а когда я могу въехать? – Я открываюсь в девять, закрываюсь в пять. И не пытайся примазаться – жить ты будешь отдельно. – Почти и не пытался, – заверил его Ксариус. – А западная окраина далеко? Старик открыл рот для ответа, закрыл и внимательно посмотрел на собеседника. – Ну, тебе там должно понравиться, – наконец сказал он. – Народ… такой. И рельсы тоже где-то там проходят. Ксариус даже крякнул. – Не знаю уже, что и делать, раз обида вас не берет. Допустим, последнего встреченного маргинала я съел?.. Старик вздрогнул, и жилетка по бокам уже явно зашевелилась. – Да делай что хочешь, – сказал он. – Меня Авидус зовут. – Ксариус Пола. – Ксари из пола или от пола, не понял? – …Ксариус. – Вот так-то. Запомни это имя, малыш, и не щеголяй тут… своей эрудицией. А то пойдешь следом за последним маргиналом. – Как, сам?.. – поразился было Ксариус, потом замахал руками: – Да, да, я сам разберусь, как ставни поднимать, спасибо! Авидус улыбнулся: – Смотрю, и твоя танковая часть была не так плоха. В рабочее время меня можно… где-нибудь найти, так что добро пожаловать.
Судя по остаткам материалов и инструментов, предыдущий съемщик Авидуса был портным или таксидермистом – или, на худой конец, врачом для зомби. Иглы и весь металл Ксариус присвоил, остальное скинул в ящик и затолкал под прилавок – нечего сбивать с толку будущих посетителей. Водрузив на видное место приглянувшуюся ему деревянную голову в оловянной шляпе, Ксариус закрепил наверху откидной ставень-навес, вытащил на улицу небольшой круглый стол, красиво разложил на нем свои инструменты и уселся работать с медной заготовкой в одной руке и напильником в другой. По крыше зашумело и загрохотало. Что-то некрупное перелетело через улицу и катнулось за конек дома напротив. Ксариус выскочил из-под навеса, поднял голову, вскинул руки и поймал падавшую девушку в охапку. – Будь осторожнее, девочка, – сказал он, ставя ее на землю. – Если бы я перегруппировалась для падения с небольшой высоты, как и собиралась, я бы сломала вам руки, – строго ответила девушка, осуждающе глядя на него из-под прямой светлой челки. – Это вам следует беречь себя. И я не девочка, я вам в прабабушки гожусь. Ксариус молча посмотрел на миниатюрную фигурку, едва достававшую макушкой ему до подмышки, и подхватил ее запястье. – Потеряла от старости? – спросил он, разворачивая ладонью вниз. На трех пальцах не хватало ногтей. – Это не ваше дело, – сказала девушка настолько назидательно, что это прозвучало без намека на хамство. – Вырастут новые. – Во времена моей прабабушки такое перевязывали, – Ксариус и не думал отпускать. – Собираетесь перевязать меня насильно? Посреди улицы, на глазах у всех? – Кто девицу перевяжет, тот на дно колодца ляжет? – У нас водопровод, – задумчиво сказала девушка. – Откуда вы это взяли? – Так… навеяло. – Ксариус легонько тряхнул ее рукой. – Пластырь или бинт – или заращиваешь прямо на моих глазах. Девушка посмотрела на него изумленно: – Вам следовало бы с этого начать. Она уставилась Ксариусу под мышку, ее глаза словно заволокла дымка. Ксариус смотрел на ее лицо, потом вдруг вздрогнул и перевел взгляд на руку. Ложбинки на кончиках пальцев подернулись розовой пленкой, потом побледнели, когда ногти набрали толщину. – Это называется ускоренная регенерация, – возвестила девушка. – Классно, – ответил Ксариус, все еще держа в руке ее запястье, – а руки так умеешь? – Если вы попробуете проверить это членовредительством, будь то прямым или косвенным, вас арестуют на шесть дней камерного режима. Ксариус отпустил с глубоким вздохом. – Может, я выгляжу как дубина, но я читал книги столетней давности – тогда в обиходе никто так не выражался. Или разговаривай нормально, или как настоящая прабабушка. – Извините, пожалуйста, я надеялась, вам понравится, – видно было, что девушка расстроилась. Ксариус сел обратно и снова занялся заготовкой. Девушка вынесла из лавки стул, осмотрелась и уселась к Ксариусу полубоком. Водрузив локти на стол, она подперла подбородок и принялась наблюдать за работой. – Хочешь колечко? – не отрываясь, спросил Ксариус. – Нет, я хочу с вами познакомиться. Видно было, что Ксариус перебрал в уме и откинул несколько вариантов ответных реплик. – Давай, – наконец согласился он. – Я Хлоя, – девушка улыбнулась и вытянула узкую руку. Так как Ксариус просто наблюдал, не двигаясь, она интимно погладила его по пальцам. – Был бы у меня в руке паяльник – не только ногтей бы лишилась, – любезно заметил он. – Меня зовут Ксариус, и я люблю женщин помоложе; бабушки не в моем вкусе. – Мне очень жаль, я буду стараться, – ответила Хлоя. Черт ее знает, что она там имела в виду. – Но вы ведь любите блондинок? – У вашего зом… служащего Дома на удивление длинный язык, и как еще не отвалился. Люблю, но более строгих и… – Ксариус неопределенно обрисовал рукой арбуз возле груди. – Если завтра тебя будут звать Мирия, и у тебя будет ее фигура, готов передумать насчет возраста. – Правда, вам понравилась Мирия? Это здорово, – заметила Хлоя, явно не обидевшись. – Грудь у нее поменьше, но, может, это особенность вашего зрения – тогда и я ничего. И как, вы на ней женитесь? – Пока нет, – усмехнулся Ксариус. – Я только позвал ее на свидание, но она сказала, что с обедом не обедает. – Мирия? – девушка явно изумилась. – Что вы такого сделали, чтобы заставить ее произнести такие слова? – Ну, она не прямо так сказала, но более чем ясно дала понять. Хлоя изучающе посмотрела на него, что-то обдумывая. – Вообще она пару раз обедала с обедом, так что вы ей не особо верьте, – наконец сообщила она. Ксариус чуть не выронил деталь и раздраженно покрутил плечом. – Послушай, это все очень интересно, но мне надо работать. – Вам язык для работы тоже нужен? – Иногда, вот как сейчас. А еще мне нужна тишина, а ты слишком громко дышишь. – Я понимаю, – сказала Хлоя, – намеки с первого раза, но вы такой любопытный собеседник, что невозможно удержаться. Она встала и лучезарно улыбнулась. – Я еще приду, – пообещала она, махнула длинными прямыми волосами и удалилась. Ксариус проводил ее взглядом и размял шею. – Черт-те что, – пробормотал он, снова склоняясь над заготовкой, и в его голосе не было ни тени недовольства.
«Западная окраина» оправдывала свое название: редкие дома разной степени крепости и пустые поля к западу от деревни, ни прибавить, ни отнять. Иногда между строениями были заросшие высокой травой огороды, иногда лежал забор. Ксариус обошел уже домов пятьдесят; некоторые оказывались жилыми, другие лишились крыши лет пятнадцать тому назад, в третьих пол не выдерживал вес Ксариуса. Все они были одинаковыми: не подходили. Ксариус перекидывал сумку, потолстевшую после аренды лавки у Авидуса, с плеча на плечо и продолжил рыскать по округе, пока не наткнулся на отменный экземпляр: старый, но не ветхий, с плотно задернутыми занавесками, облезшей краской, пустынным огородом и неописуемо мрачным видом, настоящее сокровище андерграунда среди тоненьких деревцев. Ксариус проверил, никто ли за ним не смотрит из полуголых осенних кустов, и с третьей попытки и с помощью стамески выломал дверь. Пол в доме кое-где провалился, но держал, мебель от нажатия рукой не рассыпалась, и даже тканевая обивка сгнила только в одной из комнат, где провалилась крыша. Ксариус почесал щетину и сделал второй круг по дому. Было решительно непонятно, почему тут до сих пор никто не поселился. На третий обход он пинком захлопнул приглашающее открытый люк в уютно освещенный погреб, встал в коридоре и сказал: – Ну хватит уже. Мне подвал нахрен не сдался, и я не любопытный. Если умеешь еще что-нибудь, давай побыстрее; иначе моя очередь. Из запыленного зеркала на стене высунулась костлявая рука и вцепилась Ксариусу в плечо. Он рывком отогнул один палец и сбросил ее без труда. В зеркале пошевелились, но на второй заход не рискнули. – Океюшки, – пообещал Ксариус тоном, не предвещающим добра. – Значит, теперь я тут живу.
Соседский дом не сильно отличался от его текущего, даже занавески на окнах были задернуты так же плотно. – Добрый вечер, – крикнул Ксариус погромче и для надежности постучал в дверь кулаком, – я пришел за солью. Он постоял, мысленно прикидывая внутренний план дома. Выходило комнаты три на первом этаже и четыре-пять на втором, но это смотря какая там была лестница внутри; а еще кладовка… Дверь распахнулась как от пинка ногой, вынуждая Ксариуса попятиться; на пороге стоял хмурого вида мужчина в трусах и майке, обутый в высокие сапоги. В руках у него был дробовик, а на шее – явный след от удушения. – Ты кто такой? – спросил он негромко. – Ксариус, ваш новый сосед, и я уже зарегистрировался, – с легким торжеством ответил Ксариус. На плечо хмурому мужику опустилась рука, вынуждая его шагнуть вперед; следом показался другой мужчина, с кудрявыми темными волосами на артистический манер. Одет он был в одни тренировочные и оружия не имел, но держался царственно. Мужчины встали бок о бок и начали изучать Ксариуса. Тот вежливо улыбнулся. – Можно я его съем? – спросил мужик с дробовиком. Кажется, улыбка навела его не на те мысли. – Подавишься, – пробормотал второй. Обратившись к Ксариусу, он сказал, показывая рукой: – Магазин еды там, соседи там, поезда не ходят. – Спасибо, – поблагодарил Ксариус, не трогаясь с места. Они постояли еще немного. – Чего тебе еще надо? Зачем пришел? – не выдержал мужчина в майке. – За солью, – повторил Ксариус. – У меня в доме привидения. Слышал, помогает. Темноволосый мужчина поперхнулся ответом. Он посмотрел на Ксариуса и вдруг неудержимо заулыбался. – Ты чудак, тебе говорили? – спросил он. – Ну… – задумался Ксариус и почесал в затылке. – Стоп, а что, есть другой способ, проще? – Не знаю, – ответил мужчина. – Ларс, принеси соль. Хмурый мужик подчинился на удивление безропотно. Ксариус взял на заметку. – Меня зовут Кронос, – представился артистический мужчина, элегантно облокотившись голым плечом о полуоблезший косяк. – Это Ларс, он иногда кажется недобрым. Видимо, Кронос считал фразу законченной. Доставая из кармана штанов пачку сигарет и прикуривая, он не сводил глаз с Ксариуса; казалось, даже улыбка у него была изучающая. – Я большой и терпеливый, – поделился в ответ Ксариус. – А почему у вас поезда не ходят? Я хотел на днях к другу в гости съездить, киношку посмотреть; не привык пока к деревенской жизни. – В гости надо было ходить до того, как сюда приехал, – ответил Кронос. – Зови друга сюда, мы тут ему лучше, чем кино, покажем. Ксариус встрепенулся, как будто услышал что-то интересное. – Спасибо большое! – Он потянулся мимо Кроноса и взял соль, задержав руку на пальцах Ларса. – Верну с процентами! Вы сколько процентов любите, шесть, восемнадцать или сорок? Ларс скривился: кажется, у него случилось несварение мысли. – На твой вкус, – улыбнулся Кронос. – Мы с Ларсом привередливые не в этом. Ксариус просиял: – Отлично! Тогда до встречи. Отойдя, он развернулся и, оценив отсутствие дробовика в руках Ларса, крикнул, пятясь и все так же улыбаясь: – Я честно за солью приходил, не знакомиться! Вы чего не подумайте! Ларс проводил его голодным взглядом. Кронос усмехнулся: – А мне понравился. Оставь дверь на ночь незапертой: мне интересно, когда он не выдержит.
Закончив дела по дому, Ксариус сунул за пазуху опустошенную сумку и двинулся в лес. Поплутав там и сям для виду, он взял курс и остановился только тогда, когда впереди в пролеске показался железнодорожный переезд. Не было ни шлагбаума, ни подъезда, ни дороги, ни насыпи – просто пути на темных шпалах, из леса в лес. Торчащий на удивительно ровном черном столбе семафор, казалось, мигал. Ксариус прищурил глаз и всмотрелся. Подождав, он зашагал к рельсам, озираясь – кругом было тихо и пусто, осенний лес просматривался далеко, но все-таки Ксариус был не один. Держась настороже, он подошел к рельсам и встал на шпалу, вдыхая запах черной земли, тусклого металла и сырого дерева. Никто не вышел навстречу из леса, ни с приветствием, ни прогнать; даже птицы не проявляли любопытства. Ксариус пожал плечами, лег на пути и прислушался. Рельсы были мертвы. Задрав голову, Ксариус осмотрелся и не нашел ни одного провода. Он выкопал армейским ножом две небольшие дорожки в обе стороны от шпал; в одном месте его нож наткнулся на что-то тугое, но Ксариус обошел препятствие и продолжил, как ни в чем не бывало. Потом он забросал все землей и напоследок плюнул сверху, выражая все свои чувства. Ксариус прошел наугад в одну сторону несколько часов, то по просеке, то по лугу – ничего не менялось. Дорога была цела, но безжизненна; в лесу кто-то был, но себя не проявлял. Если поезда не ходили сюда из-за обрыва рельс, это можно было выяснить, только построив дрезину или пригнав состав с другой стороны. Не встретив ничего интересного, Ксариус уже по темноте двинулся назад и через каких-то полчаса после семафора набрел на перрон, а затем и на депо – фактически сарай в паре десятков метров от железнодорожной стрелки. Когда он выбрался из строения, на небе уже вовсю светила луна. Побрякивая чем-то в сумке, он шагнул было в лес, потом улыбнулся прямо в темные деревья, погрозил им пальцем и вернулся вдоль путей мимо семафора.
Через какой-нибудь час Ксариуса разбудил такой грохот снизу, как будто целая рота вломилась к нему в дом. Он натянул штаны, сбежал по лестнице и застыл на пороге кухни, сжимая в руке молоток и недоверчиво глядя на двух женщин. Одетые в одинаковую серую форму, они были вооружены мечами, причем одна даже сразу двумя. – Вы кто такие? – обретя дар речи, спросил Ксариус. – Денев, – представилась одна из них, потом указала на соратницу: – Хелен. Та уже прошлась мечом над столом, задевая острием кружки и висевшие ножи, и остановила лезвие возле тумбы. – Что там? – Не помню. Ксариус было шагнул вперед, намереваясь открыть дверцу; меч Денев под подбородком остановил его. – Что это за мечи? Вы знаете, какой год на дворе? – Заткнись, а, – Хелен распахнула дверцу и начала шарить внутри. – Вы можете увернуться от пули в руку или ногу? – спросила Денев. Ксариус очень задумчиво посмотрел на нее, в его глазах явно читалось «проверьте». – От двух пуль с разных сторон будет труднее, – наконец сказал он и примиряюще убрал молоток в карман. – А вам часто доводилось сражаться на мечах? Сможете увернуться? Денев сделала паузу, как будто и правда ожидала ответа. – У вас нет опыта – в наши дни ни у кого нет такого опыта, поэтому я имею преимущество. Судя по лицу Ксариуса, он раздумывал об автоматах, огнеметах и базуках, но сдерживал себя. На пол летели миски, ведра, садовые и столярные инструменты, покатились колеса с ребордами. Когда, выметенный рукой Хелен, разбился глиняный горшок, Ксариус не выдержал: – Осторожнее, картошку порежете. Хелен замерла и повернула голову градусов на сто пятьдесят: – Здесь нет картошки. – Да? А, дома всегда хранил там. – Мудак, – обрезала Хелен. Она встала, обвела взглядом кухню и срубила мечом навесной шкафчик. Ксариус никак не отреагировал: он с интересом разглядывал их уши. Закончив с кухней, женщины перешли к другим комнатам. Схема не менялась: пока Хелен громила мебель и потрошила матрасы, Денев контролировала Ксариуса. Он никак не возражал; казалось, он зашел в дом вместе с ними и ждет результатов обыска. Когда Хелен перевернула стол чуть ли не под ноги Ксариусу, и он молча отошел, Денев задумчиво сказала: – Впервые вижу, чтобы меч под горлом оказывал такой отличный эффект. А вы еще не верили в его силу. Ксариус вежливо пожал плечами. – Хватит вам уже, – недовольно поморщилась Денев. – Очевидно же, что Хелен нарочито груба, и мы проверяем вашу реакцию. – Я понял, – усмехнулся Ксариус. – Ну? – подбоченясь, спросила Хелен. – Будешь и дальше смотреть, как я разоряю твой дом, или, может, что-нибудь хотя бы скажешь? – Это не мой дом, – улыбнулся он. – Я сюда только въехал. Если вы… слишком увлечетесь проверкой моей реакции, перееду в другой. – Мы и другой обыщем, – сказала Денев. Ксариус снова улыбнулся в полрта. – Я и этот недолго выбирал. – А я-то надеялась поразмяться, – протянула Хелен. – То есть, у тебя к нам даже никаких вопросов нет? – Почему, есть, – возразил Ксариус. – Гибриды? – и он потрогал себя за ухо. Женщины застыли и переглянулись – Больно молод ты такие вещи знать, – пробормотала Хелен. Ксариус не то двинул головой, не то дернул плечом. – В части был ксенобиорг. Сломал мне челюсть однажды, – застенчиво признался он. – Обычно мы таким не занимаемся, – недоверчиво заметила Денев. – Да, он тоже так сказал. Это вышло практически случайно. – Мало он тебя гонял, видать, – буркнула Хелен, и непонятно было, довольна она или нет. – Да мы с ним вообще неплохо поладили потом. Рассказывал, что тут кормежка похуже, чем когда он работал в лаборатории подопытным образцом, и свободы действий меньше, и относятся к тебе как к говну, и техника у нас не очень… в общем, всякое рассказывал. Зато платили на ура. – И чем у вас все закончилось? – Не знаю, я вышел в отставку раньше. Лучше быть нищим, чем служить в армии. Хелен фыркнула: – Что ты знаешь о нищенствовании? Ты вон даже обут. – Хелен, – одернула ее Денев. – А у вас в деревне что, – с живым интересом спросил Ксариус, – правда лучше платят, чем в лаборатории? Хелен ударила его в лицо.
Второй раз он встретил Хлою на улице, выйдя из Дома. – Да вы озверели, – негодовал Ксариус. – У вас тут гекатонхейр из первых поколений, еще с радиоактивным ядром, а вы мне батарейками пользоваться запрещаете? – Вы просили батарейки? – Ну, почти. Хлоя посмотрела на него с глубоким сочувствием. – И не надоест же вам. Ксариус покосился на Дом, дернул челюстью и промолчал. – Хоть не посадили, и то хлеб. – Что вы там делали? – Отправил письмо другу, написал, как тут все здорово и какие вкусные пирожки. Позвал как-нибудь при случае в гости. Хлоя тщательно обдумала: – Формально тут сажать не за что, если только ваш друг не генератор электроэнергии. – Нет, – улыбнулся Ксариус, – он гораздо лучше. Некоторое время они шли молча. – Вчера у вас глаза были одинакового размера, – вдруг заметила Хлоя. – Да… – вздохнул Ксариус. – Я что-то думал, у ксенобиоргов этический запрет на насилие. – У некоторых он снят. – Да?! Вот блин, знал бы раньше… – Это вы Хелен нагрубили? – Оказывал всевозможное сопротивление, – кивнул Ксариус. – Неправда, – возразила Хлоя, – в таком случае у вас было бы гораздо больше повреждений и хотя бы один вывих. Ксариус изумленно поднял брови: – Ты хочешь сказать, что по вашим, бабушкиным, меркам это мне еще повезло? Я бы предпочел, чтобы снятый запрет сопровождался лучшим самоконтролем. Хлоя пожала плечами и вдруг крикнула, смотря куда-то на крышу: – Эй, ты! Перед ней плюхнулся сочный зеленый плевок, который от контакта с землей пошел пузырями. В ответ Хлоя выстрелила наверх двумя ногтями с руки. Ксариус уставился на нее, но она уже оттолкнулась и прыгнула на карниз, а оттуда на конек. В какие-нибудь две секунды она скрылась из виду вместе с тем, за кем гналась. Ксариус открыл было рот, потрогал свой заплывший глаз и промолчал.
Деревенские ходили по свободной стороне улицы, стараясь не свернуть себе шею, пока разглядывали, чем таким интересным занимается Ксариус у себя на столе. Вместо вывески с поднятого ставня свисали красочные кандалы, отжатые у домашнего привидения под честное слово и аванс в подгнившее яблоко. Наконец одна парочка, переминавшаяся поодаль, осмелела и подошла поближе. – Здравствуйте, – сказал юноша в отутюженных джинсах и идеально белой косоворотке. – Скажите, пожалуйста, вы изготавливаете ювелирные изделия? Ксариус был готов поклясться, что у парня даже шнурки на кедах были выглажены. – Да, конечно, – любезно ответил он, отодвинув тиски, плоскогубцы и проволоку. – Хотите посмотреть готовые? – Мы с удовольствием посмотрим, – ответил юноша. Ксариус стал бояться, что его не хватит на долгую беседу в таком тоне. Он вынес из лавки плоскую коробку, открыл крышку и подвинул ближе к парочке. – Какие очаровательные, – заметила девушка. Искусная прическа аккуратно прикрывала ей левую часть лица, на которой не было кожи и мышц. – А это нашивки для одежды? Ее пальчик показывал на ряд маленьких разноцветных узорчатых цилиндров, нанизанных на короткие куски проволоки. – Это декоративные элементы, которые можно комбинировать, например, в ожерелье или браслет. Очень модно было в Найроби. – Где это – Найроби? – с интересом спросила девушка. Судя по стилю платья, последний раз она была жива веке в восемнадцатом, не позже. – В далекой жаркой стране, где много диких и не очень умных военных, – усмехнулся Ксариус. – Зато там можно творчески трактовать достижения современной науки. – Мы бы хотели что-нибудь парное. Как символ нашей неразлучности, – заявил юноша. Ксариус посмотрел на сросшиеся пальцы рук, которыми юноша и девушка держались друг за друга, и удержался от комментария. Зато шеи никаких нареканий не вызывали. – Как насчет парных кулонов? – предложил он. – Стильно и символично.
Когда довольная пара ушла, заплатив половину в аванс, со второго этажа спустился Авидус. Посмотрев на Ксариуса, возобновившего демонстрацию своих ювелирных навыков посреди улицы, он пошевелил жилеткой, вернулся к себе и начал что-то двигать – Ксариус слышал снизу характерные звуки по деревянному полу и старался запомнить их последовательность и место. Наконец старик вышел на улицу и протянул Ксариусу не то часы, не то компас. – Подарок на новоселье. Эти уже настроены. – На что? Старик странно посмотрел на него и потыкал пальцем куда-то по четвертям секторов: – Увидишь. Держи… в кармане: ничего незаконного в них нет, но и похвалить не похвалят. Солидные карманные часы полностью исчезли в руке Ксариуса. Он почесал двухдневную щетину. – Мне нужно в ответ пригласить вас на чашку чая? – Не лезь в мои дела. Этого будет достаточно, – отчеканил старик. – Не трогайте мои инструменты, – так же ясно сказал Ксариус. Старик улыбнулся узкими губами: – Засекут за электричеством – срок… впаяют. И тебе, и мне тоже, кстати. Я просто убедился, что ты ничего не хранишь. И между прочим, я тоже просил ничего не уносить. – Да я уже все вернул. У меня отняли аккумуляторы, – с обидой сказал Ксариус. – И что такого в простой гальванике? Может, тут и химия под запретом? Авидус покачался с пятки на носок, то и дело оказываясь чуть ближе к локтю Ксариуса, чем нужно. – Только физика, дружок, – наконец ухмыльнулся он. – Встречай знакомую, уступлю место даме.
Хлоя улыбалась, как ни в чем не бывало. – У меня все в порядке, – сразу заявила она, показывая руку с целыми ногтями, и помахала на прощание Авидусу, отправившемуся по своим делам – Очень рад, – сообщил ей Ксариус. – Я думала, вам интересно, – видно было, что она обиделась. Ксариус расправил плечи и потянулся. – Вообще-то мне очень интересно, но фингал под глазом удерживает меня от опрометчивых вопросов. Что-то вспомнив, он сунул руку в карман и проверил. – Подлец, – пробормотал он. – Догнать? – на удивление деловито спросила Хлоя. Ксариус недоверчиво посмотрел на нее, потом хмыкнул: – Да нет, ничего, я еще сделаю. Надо же, не думал, что ты предложишь. – Я вообще сообразительная, – похвасталась она. Ксариус протянул руку и захлопнул коробку с готовыми изделиями. – Ну что вы, – Хлоя ласково улыбнулась ему, – может, я не служила в армии, но знаю: из такого батарейки не сделаешь. – Привязались вы к ним, – пробурчал Ксариус. – На вот, поиграйся. Он выудил из нагрудного кармана плоскую черную коробку и подтолкнул к Хлое, изучая выражение ее лица. Девушка нахмурилась, поймала предмет, повертела и первым делом отцепила крышку. Ксариус очень довольно улыбнулся: – И правда умница. – Он же не работает без заряда, – недоуменно заметила она. – Как я должна с ним играть? – Можешь одеть его в платьице и построить домик, – предложил Ксариус. – Или искупать в ванной. Мне все равно: как ты верно заметила, без аккумулятора он не работает, так что мне он бесполезен. – Фу таким быть, – Хлоя погрозила ему пальцем. – Давайте я лучше с вами в «домик» поиграю: хотите супчик? – и она достала из поясной сумки миску с крышкой. – Марта сама готовила. – Марта? – Ксариус сначала даже не понял. – О! М… а из чего? Хлоя тонко улыбнулась: – Я бы съела. Такой ответ устраивает? – Неплохо, но я бы предпочел подробный состав. – Ну, тут аш-два-о, дэ-два-о, два-аш-два-дэ-о-два… – Стоп, ладно, давай не подробный. – Разная вода, капуста, картошка, морковка, селедка, клюква, йодид калия, лук, сметана и копченые «лесные огурцы». – Меня вот селедка удивляет, – заметил Ксариус. – Разве она водится в болоте? – Нет, Марта свежую заказывает в Доме. Они немного помолчали. Ксариус снял с миски крышку и принюхался: пахло даже безопасно. На черенке ложки была высечена эмблема клыкастой пасти – видимо, фирменная утварь Марты. – Чем же мне вас удивить, – вздохнула Хлоя, наблюдая, как Ксариус уписывает суп. – Я слышала, что лучший способ укрепить отношения – это удивить, но с вами так непросто. Вас даже мобильник не впечатлил. – Конечно, нет, это же мой мобильник. Ты мне лучше скажи, откуда тебе известно про ксенобиоргов. – Но они же издавна существуют, это совсем не современное изобретение, – удивилась Хлоя. – А еще я машину водить умею! – Ха, машина, – усмехнулся Ксариус. – У меня есть друг, который никогда ни на чем, кроме поездов, не ездит – причем только сам водит. – И как он по городу передвигается? – Как и вы по деревне – пешком. Хлоя помолчала, видимо, старательно представляя себе всю ситуацию. – А если где-то нет железной дороги? – Значит, туда нечего и ехать. – Ксариус отодвинул от себя пустую миску, на дне которой тоже оказалась Мартина эмблема, и задумчиво прикарманил ложку. – Наверное, сэкономил на гараже. – Трудно сказать, у него в ангаре рядом с домом стоит собственноручно собранный угольный паровоз. – И что, ездит? – Говорю же: стоит. Лично я его на ходу ни разу не видел и боюсь даже спрашивать: вдруг покажет. Э нет, – он остановил руку Хлои, – миску я сам отнесу. Завтра. С личной благодарностью! – Марта будет счастлива, – серьезно заметила Хлоя, – но вы не можете жениться на ней, пока не сходите на свидание с Мирией. – Ты за Мирию? – удивился Ксариус, снова принимаясь за работу. – Я думал, у тебя своя игра. – Я поставила на Мирию, – весело улыбнулась Хлоя. – Месячную зарплату. Уж не подведите! – Или наоборот: теперь я знаю, кого подведу, – ухмыльнулся Ксариус и быстро убрал ногу от пинка. – Надо было не отговаривать Марту от трийодида азота, – задумчиво ответила Хлоя и пояснила: – Очень уж она хотела произвести на вас впечатление!
Ночью в небе сверкнула вспышка, и через несколько секунд бухнул взрыв. Ксариус вскочил, натянул на себя темные штаны и свитер, вылез в окно и вскарабкался на крышу. Над лесом белела характерная полусфера, по небу расплывалось пятно дыма. Наутро до рассвета Ксариус оделся потеплее, прихватил фонарик, фольгу, проволоку и плоскогубцы и отправился в лес. Еще не подмораживало, но прелая листва уже не хрустела под ногами. Ни на одном кусте Ксариус не заметил ягод, хотя птиц было на удивление мало. Он шарился по лесу добрых три часа и не нашел ни единого следа ночного парашютиста; но на одной прогалине пахло кровью. Ксариус задумчиво потрогал корни дерева, поворошил листву, осмотрел все полуголые ветки – нигде не было ни пятнышка, ни кусочка ткани, ни стропочки. Он закрыл глаза и принюхался как следует – посторонних запахов тоже не было. По всему выходило, что парашютиста убило дерево: прожевало и проглотило. Ксариус положил к корням небольшой кусок фольги, припечатал ладонью, отошел и стал ждать. С минуту ничего не менялось, потом листок аккуратно всосался в листья. Обождав еще несколько минут, Ксариус разгреб перегной до самой земли и посветил фонариком. Ничего не блеснуло; тогда он кивнул, примотал к стволу у самой земли еще один кусок фольги и тихо сказал: – Уверен, ты-то не будешь против… особенно если я кое-что подарю тебе. Лес все так же молчал, как и положено природе. Ксариус отошел и подождал. Потом еще отошел. Почти скрывшись за деревьями, он издали посветил фонариком и поймал ответный металлический блик. Завернув напоследок к железной дороге, Ксариус лег на нее и еще раз послушал. Так и не дождавшись ни звуков, ни нападения, он вздохнул и пошел собираться на работу.
АПД. Приём работ закроется завтра после 23 вечера. Угадайку желаете или все и так предельно понятно?
раньшеТипа с Новым Годом и Рождеством. Йома напоминает, что с 9го января у нас начинается раздача подарков. Присылайте ваши работы на умыл Йомычу. Оптимально - с названием и шапкой.
Напоминаем правила Сикрет Йомы:
1. В комментариях к этому посту вы пишете, что вы готовы ДЕЛАТЬ САМИ в подарок другим (например шить, лепить, писать, рисовать и т.д), заодно анально огораживаетесь, чего не хотите делать (писать слэш, джен, печальку, флафф, как Исли уполз, писать про черноробых, про Терезу, делать клипы, ну а то сколько уже можно и т.д.).
2. На УМЫЛ Дохлому Йоме, вы, поднапрягшись, пишете, что вы ХОТИТЕ ПОЛУЧИТЬ В ПОДАРОК. Макси о том, как Исли уполз, например. Или вязаный тентакль с новогодним узором. Или артинку Гатс/Клэр, НЦ-17, меряние мечами. Про макси я вообще-то шучу, только, бля, попробуйте
3. Смотри не перепутай, Кутузов! (с)
4. На придумывание заявки дается неделя, до 30 ноября.
5. Заявки типа "мне ничего не надо", "мне все равно", "что-нибудь" будут караться анально невыдачей задания!
Название: Под снегом и льдом Автор: Йома с давним гештальтом Персонажи: Сидорова/Равтукуна, Тынатгыргын, Исли, Ригальдо, НЁХ, а также мужик, которого играет Экклстон; мужик, которого играет Дамблдор; русский мужик, которого играет румын; медведь, которого играет медведь. Форма: миди, 8356 слов Категория: фемслэш, гет, слэш Рейтинг: R за кровищу Жанр: драма, экшн, AU к канонам и фанонам Примечание: кроссовер Клеймора с "Полярниками Нескафе" и Фортитьюдом. Саммари: так что же покоится в леднике? Предупреждения: канонические и неканонические смерти разных персонажей, спойлеры Фортитьюда, эфемерный обоснуй. Стиль говно. Тавтология не вычитана. Посвящается всем полярникам.
читать дальше– Выпьешь со мной? – Не хочу. Танечка наклонилась и принялась, сопя, заталкивать джинсы в высокие ботинки. Какая досада – в доме-контейнере, обшитом сайдингом, прихожей не предусматривалось, одевались прямо у кровати, обувались на коврике у входной двери. В свитере и куртке было жарко, капюшон Танечкиной "аляски" падал на лицо, мешал, зато из-под капюшона можно было подглядывать за Равтукуной. Танечка обижалась и злилась. А Равтукуна валялась на кровати прямо в расстегнутой парке, положив руки под голову так, что ее косы черными змеями стелились по одеялу, и на Танечку не смотрела. Таня выпрямилась, с ненавистью глянула в зеркало – отражение показалось сегодня каким-то на редкость щекастым и красноморденьким – и толкнула дверь в темноту и холод. – Ружье заряди, – сказала с кровати Равтукуна, не поворачивая головы. Танечка пулей вылетела в метель, с удовольствием шарахнув дверью.
Ночь была фиолетовой, ветер крутил мелкий колючий снег по земле и наметал под окна. В воздухе дрожал пар от дыхания. Под фонарями было видно, как снег сыпет косыми линиями, правда, видимость малость плыла из-за слезящихся глаз. Фу бля, стыдуха. Как будто ей снова пятнадцать лет. А как все хорошо начиналось. Танечка помнила – город, кажущийся игрушечным через ветровое стекло вертолета, присыпанный снегом, будто сахарной пудрой. Аккуратные чистые домики. Гладко заасфальтированные дороги. Бледные флюоресцирующие окна исследовательского института, и двери, украшенные ракушками. В русском шахтерском поселке, где она сперва обосновалась, все было неуловимо иное – выцветшие вывески, блочные пятиэтажки, гранитный Ильич, батареи консервов. Терпкий аромат родины. Таня сбежала от соотечественников, как только подвернулась возможность работать в Фортитьюде пилотом. Пусть даже призрачная – потому что обещанная стройка Ледяного отеля почему-то откладывалась и откладывалась. Вокруг Фортитьюда были горы, невысокие, исчерченные косыми полосами, неласковые и древние, как дерьмо мамонта. Ветер все время тащил с них искристо-белые облака. Танечка несколько раз облетала пригорье – с полицейскими, когда объявляли в поиск каких-то безмозглых туристов, и сделала для себя вывод, что знакомиться с этими горами ближе ей вовсе не хочется. Как и с местными мужиками. Почему – она не могла бы сказать. В городе было кафе, где работал красивый, как смерть, светлоглазый испанец Ригальдо, и вот на него Таня ходила смотреть с удовольствием, притворяясь, что ходит пить кофе. Только смотреть. Хуже официанта, чем Ригальдо, она не могла бы представить. Казалось, за два года, что она работала на острове, он ни разу не улыбнулся. Наверно, думала Таня, опустив нос над чашкой с глиссе, такому красивому мужчине приходится постоянно охранять свою честь, особенно в городе, где озверевшие от одиночества горожане вешают у дверей раковины в знак того, что сегодня ночью доступны. Тане хотелось обернуться, чтобы проверить, не повесит ли Равтукуна на гвоздик у двери подвеску из раковин. Но она не обернулась.
Мороз щипал руки и нос. Таня сунула кисти в карманы "аляски", наклонила голову, чтобы уберечь лицо от кусачих крупинок снега, и побежала вперед. Очень хотелось нажраться. Так, чтоб не видеть ни верха, ни низа, чтоб горы и снег кренились, как на вираже, чтобы изнутри грело теплом, чтоб орать матом на всю чинную норвежскую округу обрывки душещипательных русских песен. В аутентичном норвежском Фортитьюде царил "сухой закон", приобрести выпивку после шести (и без посадочного талона на самолет, невесело посмеялась Танечка) было невозможно. Но у нее оставался бар. В баре свинячились в основном по пятницам, но кто же откажет бедной девушке, если девушка просит?.. ("Барышня легли и просют!" – рявкнуло Танечкино подсознание, и Танечка мысленно дала подсознанию пинок). Внутри бара Танечка крепко утвердилась за стойкой, радуясь и тоскуя оттого, что сегодня здесь было так малолюдно. Ей до смерти хотелось пожаловаться кому-нибудь на Равтукуну, но бармен, зевая, все норовил отойти, поглядывая из угла на Танечку "со значением". "Ну и пусть, – озлобленно подумала Танечка, – у меня есть законное право напиваться до часу ночи, вот я и буду..." Доброе лицо Чарли Стоддарта загородило обзор, уже и без того порядком размытый. – Таньечка, – сказал профессор проникновенно, вынимая у нее стакан из слегка дрожащих пальцев. – Что случилось? Профессор выглядел абсолютно пьяным и абсолютно же счастливым. Танечка помнила Чарли по двум вылетам за лишайниками, и сейчас сумбурно подумала, что он не злой, что умный, раз такой молодой и уже профессор, что он женат и что немного похож на Девятого Доктора. Последнее решило. Танечка преклонила голову на его свитер с оленями и тихонько заплакала.
Потом они пили в баре на брудершафт и целовались в каком-то сугробе на улице. "Моя девушка очень меня расстроила, Доктор, – говорила профессору Танечка на чистом русском языке. – Она покинула меня на три дня, ушла в горы, совсем одна, отключила маячок, не отвечала на звонки. Я едва не рехнулась, я сожгла топливо, проела плешь рыжему шерифу, надо мной теперь вся полиция города – целых пять человек – будут смеяться. А сегодня ее привез на своем снегоходе тот здоровенный чувак, вы, конечно же, тоже его знаете, с рожей завзятого трахальщика, Джейсон его фамилия, и ссадил в сугроб, самодовольно хохоча. А она, Равтукуна, как ни в чем не бывало поправила парку и пошла, так спокойно, словно съездила в универмаг на полчаса и вернулась. И если вы думаете, Чарли, что я ничего не знаю о коттедже в горах, куда этот гондон возит своих баб, то вы..." – Джейсон, да, Джейсон, – профессор смеялся и целовал ее заиндевевшие щеки, видимо, вычленив в бессвязном потоке русских слов одно знакомое имя. – Ах, сукин сын, что же он такое нашел?.. Танья! Мы на пороге великого открытия! Совершенно новый организм! "Доктор, что мне делать? – Танечка возила по морде заледеневшие слезы, спотыкаясь на каких-то ступеньках. – Я не смогу, если Равтукуна меня бросит. Раньше я была бой-баба и я бы смогла, а теперь не смогу. Это беда моя, сраное саамское колдовство..." – Это... фантастика! – Чарли Стоддарт пощелкал пальцами, ненавязчиво подпихнул Танечку под зад, безошибочно направляя ее в сторону остекленной террасы своего дома. – Жизнь на этой широте уникальна, Танья! Крайне низкое содержание микробов и паразитов. Потрясающая сохранность органики. То есть, говоря проще... – Все говно, отложенное на Фортитьюде, будет лежать вечно, – мрачно сказала Таня, дуя на замерзшие руки. – Можно и так сказать, – профессор включил свет и подтолкнул ее к столу. Откупорил еще бутылку. – Поэтому здесь случаются дивные находки. Этот дурак Джейсон, он нашел... Он сноровисто расстегнул молнию на нее пуховике, подсадил Танечку на модную хай-тек столешницу и опустился перед ней на колени. – Я нихуя не понял, что же он такое нашел, – совершенно искренне добавил профессор. В его глазах, когда он потянул вниз молнию на Танечкиных брюках, плескались поровну водка и счастье.
Дело как раз дошло до спущенных к щиколоткам трусов, когда, случайно глянув через плечо Стоддарта, Таня испустила истошный вопль и птичкой спорхнула со столешницы. – Танечка, что такое? – Чарли Стоддарт вертел головой, пытаясь сориентироваться в происходящем и не запутаться в собственных штанинах. – Там кто-то стоял! – крикнула Танечка, прижимая к груди снятый свитер. Хмель моментально выветрился, остались только страх и непонятное отвращение. – На площадке под фонарем. Кто-то... жуткий! Застегнув джинсы, Чарли высунулся на улицу. В открытую дверь немедленно намело снега. Потянуло холодным воздухом. Пригибаясь, Таня отступила за деревянную полочку, вдруг ощутив себя в этой модной стеклянной кухне, как на витрине. "Господи, – подумала она, содрогнувшись. – Весь город мог видеть тут мои сиськи. Чертовы норвежские пижоны!" – Чарли, а где твоя жена? – вдруг спросила она. Чарли, тоже слегка протрезвевший, вернулся и посмотрел на нее пытливым взглядом. – Она на материке. Можем перейти в спальню, – предложил он, подумав. – А можешь прилечь поспать вот на этом диване. Ты устала, Танья. Там никого не было. "Нет, там кто-то был, – думала Таня, скомкано и виновато прощаясь. – Кто-то с непокрытой головой, без пуховика, в одной лишь легкой черной водолазке... И с такими жуткими, огненно-желтыми глазами. Они горели у него на лице, как фары". – Я провожу тебя, – Чарли подобрал с пола куртку. – Не надо, – сказала Таня. – Лучше дай мне ружье. Я завезу его в институт завтра. – Хорошо, – Чарли примирительно улыбнулся. – Только это верни. Он указал на ее руку и Таня, сконфузившись, поняла, что крепко сжимает прихваченную в панике со стола картофелечистку.
– Вставай. Таня застонала. Алкоголь, выветрившийся еще ночью, удивительным образом все равно оставил ей похмелье и жуткую боль во всем теле. Танечка проснулась в соседском ангаре для лодок. Было очень холодно. Она лежала на чужом спальнике на дне лодки, свернувшись калачиком и прикрывшись брезентом, а рядом расхаживала Равтукуна, очень маленькая и очень серьезная. – Пойдем, – Равтукуна притопнула высоким зашнурованным ботинком. – Тебя надо отогревать. Странно, что ты не харкаешь легкими. – Отстань, – вяло попросила Таня. Она выбралась из лодки, двигаясь медленно, как закоченевшее дерево. Болела голова, а во рту будто кошки насрали. Сквозь приоткрытую дверь в ангар лился тусклый серый свет. – Как ты меня здесь нашла? – вяло подивилась она. Равтукуна пожала плечами. Таня любила и ненавидела этот безмолвный жест, означавший все – от согласия до отрицания. Иногда, пожимая плечами, Равтукуна приподнимала уголки губ в улыбке. Иногда – наклоняла голову набок и не моргая сверлила собеседника черными узкими глазами. "У-у-у, тундра! – говорила в таких случаях Танечка, дружески стуча себя по лбу, а потом поднося кулак к гладкому желтоватому лбу Равтукуны. – Ни черта не разобрать, что у тебя вот здесь!" Тогда Равтукуна медлила – и улыбалась. Сейчас она просто стояла, соединив руки на животе, похожая на вырезанную из кости статуэтку, и казалась сонной, словно это она, а не Танечка, колобродила до глубокой ночи, нарушая покой Фортитьюда. – Профессора Стоддарта ночью нашли мертвым, – наконец, сказала Равтукуна и медленно пошла из ангара прочь.
Горячая вода барабанила по голове, скатывалась по спине и убегала в сливное отверстие. Танечка тупо смотрела в черный круглый зев слива и ей чудилась, что сейчас оттуда заговорит Чарли Стоддарт и станет манить ее за собой, как в фильме "Оно". Равтукуна молча поскреблась в дверь, хотя Таня не запиралась. На Фортитьюде вообще не было принято запирать двери. Разве что только от ветра и хищных голодных зверей. – Все хорошо, – Таня потерла лицо, силой воли закрутила кран. Пользоваться душем было расходно, но она любила душ больше сауны, в которую в Фортитьюде набивалось всегда поровну мужчин и женщин. Таня жила на острове почти два года, и все равно, как девочка, стеснялась раздеваться и потеть в компании чужих, невозмутимо улыбающихся половозрелых людей. Всех, кроме Равтукуны. Собственно говоря, их самое первое свидание и было в сауне. Таня закрывала глаза и вспоминала: тусклый красноватый свет, жар, тепло нагретого древа и капли пота, медленно сползающие вдоль позвоночника и наворачивающиеся над верхней губой. И черные глаза Равтукуны, сверлящие ее, как титановая буровая установка, и ее маленькое смуглое тело с дерзко торчащими темными сосками. Все это было слишком хорошо для романа по интернету, и Таня, исстрадавшаяся над тем, какая она большая и толстая, уже намылилась было позорно сбежать обратно к шахтерам, водке и Ильичу, когда Равтукуна молча прошлепала к ней мокрыми пятками, зашла со спины и положила руки на плечи. "Сиди. Я тебе вот тут помну", – сказала она, не слушая возражений. "У шамана три руки", – пела иногда Танечка, особенно, когда вела "стрекозу". В тот день ей казалось, что у Равтукуны рук десять. Когда она вышла, с полотенцем на волосах и в халате поверх свитера, Равтукуна молча поставила перед ней миску с бульоном и гренками. Танечка посмотрела на расплывающиеся по поверхности золотые бляшки и отвернулась. – Как он умер? – спросила она наконец, подумав, что больше оттягивать невозможно. Равтукуна уселась на табуретку напротив, поджала под себя ногу, пристроила подбородок на колено. Костяная фигурка. Крошка Цахес. – Ему распороли живот и вырвали кишки в его собственном доме. Золотая поверхность бульона подернулась пленочкой жира. – Медведь? – Таня дышала через раз. Дышать было больно. Очень больно. Равтукуна наклонилась на своей табуретке еще сильнее, черные гладкие косы упали на грудь. – Никогда не слышала, чтобы медведь орудовал картофелечисткой.
– У тебя сейчас нет дел на материке? – Равтукуна жарила мясо. Большой шмат говядины шипел и пузырился соком, на его поверхности дрожала дымящаяся лужица крови. Перед тем, как сыпануть перцу и перевернуть мясо, Равтукуна зачерпнула эту кровь ложкой и быстро ее облизала. Таню передернуло. – У меня здесь работа. – Я заказала билет до Осло. – Я никуда не поеду. Губернатор меня сразу вышибет. – Полиция скоро выяснит, с кем он вчера уходил из бара. – И что? Я его не убивала, – с вызовом сказала Таня, раздирая пальцами спутанные мокрые пряди. – Мы трахались. Равтукуна пожала плечами. Таня испытала острое желание запустить ей в голову солонкой. – Тебя что, вообще не волнует, что... А, – Таня махнула рукой. Порыскала в холодильнике и снова махнула. Сухой закон. – Чарли был очень хорошим, – сказала она холодильнику. – Мне так его жаль. – В ангаре стояло ружье, – Равтукуна у нее за спиной шелестела пищевой пленкой, упаковывая мясо. – Это его или Гуннара? – Не помню. Ни черта не помню. Может, и Чарли, тогда надо вернуть... Только кому теперь... – Его жене, – Равтукуна отстранила ее, полезла в холодильник. Таня посмотрела сверху вниз на ровный пробор на черных волосах и сказала: – А и отдам. – Нет, отдам я, – Равтукуна выпрямилась, захлопнула дверцу. – А ты уедешь на материк. Таня скрестила руки на груди и тоже попыталась изобразить на лице "молчание тундры". – Таня, – сказала Равтукуна тоном нянечки младшей ясельной группы. – Сержант Ингрид сказала, что у Стоддарта перевернули весь дом. Ты последняя, кто видел Чарли живым. Я волнуюсь. – А я? – спросила Таня, у которой страшно першило в горле. – Думаешь, я не волновалась, когда ты исчезла? Три дня! Ты была с Джейсоном?.. Равтукуна протянула ей упакованный обед и распечатанный на принтере билет в прозрачной пластиковой косметичке. Таня автоматически взяла их, чувствуя, что от запаха мяса ее тошнит. – Ну, – Равтукуна спрятала руки за спину. – Я тоже могла бы соврать, что мы трахались. На самом деле он просто меня подвозил. – Почему – тоже соврать? – Танечка почувствовала, как уши у нее загорелись. – И нет, подожди, откуда он тебя подвозил?! Там нет другого жилья, одни ледники и распадки! Что ты там делала ночью в минус 30?! – Гуляла, – сказала Равтукуна. Таня швырнула ей в руки обед, пересекла широким шагом комнату и заперлась в туалетной комнате.
Горы на противоположной стороне фьорда сегодня наполовину тонули в зыбком молоке. Облака лежали низко-низко. Таня поднялась на холм и уселась на одну из скамеек, окружавших по периметру обзорную площадку. Закурила, пуская дым на статую Святой девы в центре. – Ты оскорбляешь чувства верующих, – сказала, шевельнувшись, груда тряпья на соседней скамейке. У этой груды были ввалившиеся глаза в окружении набрякших складок, изрытый "оспинами" нос и нездоровый желтушный цвет лица. – Вам-то что, вы же все равно дружите с язычниками, – с вызовом сказала Таня. – Девчонка, – Генри Тайсон, полицейский пенсионного возраста – и один из самых старых людей на острове, как насплетничали Тане в универмаге, – извлек из кармана бутыль и многозначительно поболтал ею. – Когда доживешь до моих лет, научишься с уважением относиться ко всем богам. На всякий случай. – Что, все так плохо? – спросила Таня, жадно затягиваясь. Сигарета обожгла ей пальцы, и она выбросила ее в снег. – Похмелье? – Генри отхлебнул из горла, протянул ей бутылку. Таня помотала головой. Брезгливость в ней пересилила. – Ну и дурочка, – не обидевшись, Генри сделал еще глоток. – У меня рак печени, а не холера. Таня опустила глаза. Она не раз заставала Генри в чучельной Тынатгыргына. Дед Равтукуны окуривал Генри какими-то травами и поил отвратительно пахнущими настоями. Таня всегда старалась побыстрее сбежать из мастерской, отдав дань вежливости деду своей подруги, особенно когда там присутствовал Генри. Вид старческой немощи удручал. Таня подумала о "запрете на смерть", существующем на острове. Видимо, Генри осталось провести на Фортитьюде последние денечки. Она вспомнила о Чарли и расстроилась. – Что киснешь? – Стоддарт умер, – пожаловалась она, рисуя носком ботинка круги на снегу. – Его вроде бы убили. Генри кивнул. – Понеслось, – сказал он с непонятным удовлетворением. – Что?.. – Таня подняла голову. – Я сказал: лед хрустит. Ледники двигаются. Эти задумали построить отель на леднике, – он неопределенно мотнул головой в сторону лежащего под горой города, его административного центра. – Так вот: ничего у них не выйдет. – Надеюсь, что выйдет, – Таня достала новую сигарету. – Они закупили большой новый бур. Я буду работать на леднике. Я пилот. – Пилотка! – Генри засмеялся дребезжащим смехом. – Девочка. Ты хотя бы раз ночевала в палатке над этим самым ледником? Смотрела оттуда сияние? Жуткое место. Жутко прекрасное. И видя, что Таня молчит, он дружески добавил: – Попроси Равтукуну тебя отвести. Она знает место. Всегда разбивает там бивак. Тынат на нее давно уже рукой махнул. Таня затушила сигарету о край скамейки. – Спасибо вам, Генри! – сказала она с чувством. Встала и отряхнула штаны от снега. – Будь осторожна, пилотка! – крикнул он ей вслед. – Носи с собой ружье. На ледниках водятся медведи – их привлекает запах мертвечины. Скоро здесь будет много, много медведей. – Ружье, – пробормотала Таня, поправляя лямку. – Точно.
На входе в полярный научно-исследовательский центр ей пришлось обойти статую Амундсена и подняться по подсвеченным тусклыми лампочками ступеням на второй этаж. На первом был холл – красивый и просторный, украшенный черно-белыми фотографиями шхер, ледников и сияния. По углам в стеклянных витринах томились чучела морских ежей, лишайник и грустный усатый котик. – Эй, есть кто-нибудь? – спросила она, толкнув двустворчатую дверь, ведущую в бесконечный зеленый коридор. – Ау! Второй этаж скорее навевал сходство с больницей. Не удивительно: Таня знала о ведущихся здесь экспериментах по восстановлению пострадавших тканей обмороженных конечностей. И о других экспериментах – в одном из помещений она обнаружила целый выводок полярных мышей. В другом за перегородкой кружил за своим хвостом наголо бритый песец, которого Таня опознала только по улыбчивой морде. Приглядевшись, она заприметила между лап у песца длинные, свисающие вниз сосцы. И тут же животное развалилось сидя, вылизывая микроскопический пенис. – Фу, бля, – Танечка сморщилась. – Наплодили мутантов. Светлый линолеум в коридоре скрадывал звук шагов. Тихо жужжала вентиляция, откуда-то издалека раздавался размеренный писк. Таня заглянула еще в пару дверей, удивляясь, что никого нет. Она знала, что в зимнее время в научном центре работает не меньше тридцати человек, а летом их численность достигает до ста. "Наверно, ушли попрощаться со Стоддартом, – сообразила она. – Или собрались где-то в подсобке со спиртом, поминают там Чарли". Ей стало неловко. Она подумала, что надо бы отыскать кабинет профессора, положить винтовку на стол и ретироваться как можно незаметней, но тут ее внимание привлекло мерцание из-под двери. Таня просунула голову в помещение, подумав, что если получит по ту сторону двери в лоб, то совершенно заслуженно. С ее ботинок на линолеуме уже натекли мутные лужи. По ту сторону не было ни одной живой души. Посереди комнаты стояла прозрачная труба, похожая не то на инкубатор из фильма "Пятый элемент", не то на машину времени из корейского порно, в котором героиня совершала скачок в будущее при каждой попытке мастурбации, и в подобной капсуле ее отправляли обратно. Таня безжалостно высмеяла себя за неуместные ассоциации и подошла ближе. В стеклянном инкубаторе лежала рука. Или что-то, смутно ее напоминающее: Таня разглядела (или ей показалось) пересекающиеся пластины предплечья, бугор большого пальца, костяные наросты на остальных четырех, спазматически согнутых. И все это тускло и неравномерно светилось – так, словно разводы шли по бензиновой луже. – Чем могу помочь? Она подскочила. В дверь заглядывала взъерошенная блондинка с бледным скандинавским лицом. – Мисс?.. – Простите, – Таня бочком засеменила к выходу, стараясь сделаться как можно меньше или хотя бы не слишком следить на полу. – Я не знала, куда отнести ружье. Это доктора Стоддарта, он давал мне на время, отстреливаться от медведей, и я подумала: а вдруг это принадлежит институту... Подозрительное лицо девушки разгладилась, словно по нему повозили утюгом, и стало предсказуемо печальным. – Ох, Чарли, – она приняла у Тани ружье, быстрым умелым движением проверила предохранитель. – Такая трагедия. Вы уже знаете? – Слышала, как не знать, – Таня перевела взгляд на "инкубатор". Мимолетом отметила, что никакого свечения в нем нет. Должно быть, отключилась какая-то лампа. – А это что? Блондинка смерила взглядом сначала прибор, потом Таню, потом опять прибор. В голове ее явно происходила какая-то работа, и завершилась она не в Танину пользу. – Зуб. Это зуб мамонта, – сказала она, тесня Танечку в коридор. – Зуб?! А вот эти... Вот эти у него штуки... – Зуб и другие кости, – повторила та до изморози вежливым голосом. – Последний вклад профессора Стоддарта в научную жизнь Фортитьюда. – Сгорел на работе, – буркнула Танечка, шлепая обратно по желтому линолеуму и чувствуя спиной неприязненный взгляд голубых глаз. Дискутировать с женщиной, у которой в руках охотничье ружье, она бы ни в жизни не стала.
– Ваш кофе, мисс. Красавец Ригальдо опустил перед ней крошечную, прямо-таки невесомую чашечку из фарфора, еле слышно звякнувшую о блюдце, положил рядом пирожное. Выпрямился гибким движением, пошел между столиков. Таня поглядела в его обтянутую тонким черным свитером спину и моргнула. – Мистер Сегундо? – Да, мисс?.. – Ничего, – Таня потерла лоб. – Так, показалось вдруг. – Бывает, мисс. Таня не поверила своим глазам: он ей улыбнулся. Одними губами, быстро, как будто вспоминая давно забытое действие. А глаза так и остались холодными. Чем-то это напомнило Тане полусонное выражение лица, с которым Равтукуна пожимала плечами. – Педик, – сказали рядом по-русски. – А еще лыбится. Отодвинув стул, поехавший ножками по полу с жалобным скрежетом, за ее столик плюхнулся благоухающий солярой Юрка Любимов, которого она помнила по шахтерскому поселку. – Юра, отвянь, – поморщилась Таня. Манерно есть пирожное рядом с ним уже не хотелось. – Я человека жду. Она достала телефон и демонстративно потыкала в кнопки: "Сможешь сейчас подойти в кафе? Я хочу мириться". Телефон ожил через четыре секунды. "Езжай в аэропорт". Таня мысленно выругалась. – Слышь, Сидорова, – Юра качнул головой, заслонив обзор, и красивая гибкая спина Ригальдо у стойки исчезла из виду. – А ты правда живешь с бабой? – Юр, – Таня положила подбородок на кулаки. – А тебе-то что? – Ничего, просто смешно, – он развалился на стуле, пальто на груди разъехалось. – Заполярье. Мужиков – во! Выбирай любого. Даже жируха врачихи – вон та – замуж вышла. А ты – с бабой. – А мне так нравится, – сказала Таня. Постучала телефоном по столу. Глянула в окно – там уже темнело, между домами зажглись красные и белые гирлянды. Время полярной ночи прошло, но до летнего "долгого дня" еще было ой как далеко. – С ней ловчее выходит. – А с Чарли Стоддартом? – Юрий оскалил зубы, глянул торжествующе. Таня под столом вытянула ноги под его стул, заставляя задвигаться. – Что – с Чарли? – Бармен сказал, вы сосались. – Юр, я последний раз спрашиваю: ты чего приебался? – Танюш, отвезешь на ледник? – он спросил это с интонацией, так разительно отличающейся от прежнего поведения, что Танечка на секунду онемела. А когда пришла в себя, сказала: – Зачем? – Ну, просто, – он улыбнулся, как кот. – Говорят, там интересно. – Нет. – Тебе на вертушке раз плюнуть. – Это губернаторова "стрекоза". – Ой, да не вые... – Проблемы? – светлоглазый Ригальдо возник рядом так неслышно, что Танечка вздрогнула. – Иди на хер, сра... – завел свою шарманку Юрка. И как завел, так и оборвал, потому что на глазах изумленной Тани невысокий поджарый Ригальдо скрутил массивного "Лебедя" в бараний рог и вытолкал за порог, не забыв наградить прощальным пинком прямо в копчик.
Когда она расплатилась и вышла на улицу, Лебедева и след простыл. Таня глубоко вдохнула холодный воздух, оглядела танцующие под фонарями снежинки и приглушенный свет в окнах маленьких домиков на фоне застывших гор. Было уже совсем темно. Над горами медленно разворачивалась мерцающая лента арктического сияния. – Татьяна? Полицейский джип отбрасывал на сугроб отсветы не хуже небесных огней. Шериф Ден Андерсон, низенький и рыжий, смотрел на высоченную Танечку снизу вверх и старательно улыбался. – Мы хотим пригласить вас пройти в участок и ответить на несколько вопросов. – Я что, арестована? – спросила Танечка, судорожно рыская по карманам в поисках сигарет. – Разве вы не должны предъявить обвинение и сказать мне про адвоката? – Как меня сегодня задрали эти русские, – не переставая улыбаться, сказал шериф на норвежском, обращаясь к своей помощнице. Затем, не моргнув глазом, обратился к Танечке: – Пока что вы даже не задержаны. Мы всего лишь просим вас оказать помощь следствию. – Ладно, чтоб вас, – по-русски сказала Танечка. – Только недолго. У меня билет на ночной борт. – Когда разрешу, тогда и полетишь, – буркнул шериф и открыл перед ней заднюю дверь полицейской машины. Когда Таня садилась в автомобиль, из-за угла выбрел старый Генри, остановился, опираясь на свою винтовку, тяжело и шумно дыша. Танечке не понравилось, как он выглядит. – Почему бы вам не прихватить его в машину? – спросила она, наклоняясь к водительскому сиденью. – У него на щеках явно признаки обморожения. – Это явные признаки пьянства. Иди домой, Генри! – крикнул шериф в форточку, заводя мотор. – Не зли меня. Ты официально в отставке.
– Как близко вы знали профессора Стоддарта? Таня вздохнула. Разговор шел по кругу. Она успела два или три раза рассказать о занимательных вылетах за биологическими образцами природы восточной гряды. "И что же там была за природа?" – спрашивал ее шериф. "Мхи, мхи и лишайники, – отвечала она. – И микроскопические красные водоросли, красящие ледник в цвет мясных помоев". – Экспедиции с сотрудниками института вроде бы не входят в круг ваших обязанностей? Танечка сунула озябшие руки между бедер. – Я халтурила, – мрачно призналась она. – И как часто вы и Чарли Стоддарт встречались вне этих экспедиций? – Трудно не сталкиваться с человеком в городе, все население которого составляет семьсот человек. – Вы всегда сталкивались с ним в баре? – Только один раз, – сказала Танечка. – Послушайте, я же вам все рассказала. Он сам подсел ко мне, мы целовались. У нас даже секса не было. Да, я держала ту картофелечистку, я много за что держалась у него на кухне, там везде полно моих отпечатков. Ну и что? Если бы я его убила, вряд ли бы я захватила его ружье, а потом отнесла ему на работу. – Кто из вас передумал заниматься любовью? – Я, – устало сказала Танечка. – Я не передумала, меня испугали. Там кто-то стоял на улице и смотрел через стекло. Я почти забыла об этом, а сейчас вспомнила. – Вы узнали бы этого человека? – Было темно. – Ваша девушка могла знать, что вы отправитесь к Стоддарту? В голове у Тани вспыхнула аварийная лампочка, освещая унылые деревянные панели комнаты для допросов красными всполохами и буквами «АЛЯРМ»! – Откуда?! – сказала она, стараясь, чтоб голос звучал естественно и сердито. – Если я сама часом раньше этого не знала?.. – Она могла за вами проследить? – Она так устала, что еле двигалась, – сказала Таня и демонстративно начала оглядываться в поисках часов. – Послушайте, еще долго? Я опоздаю на регистрацию... – Успокойтесь, рейс отменен из-за непогоды, – сказал шериф Андерсон, и по прищуру его маленьких глаз Танечка поняла: врет! – Кстати, она как-то объяснила свое отсутствие? – шериф откинулся на стул. – Вы нам тут чуть стол не расколотили. Дезинформация полиции с целью организации поисково-спасательных мероприятий – по нашим законам, почти преступление! – А вы не очень-то шевелились ее искать, – сказала Таня, медленно закипая. – Вы знали, что Равтукуна иногда так пропадает? Почему вы возвращаетесь к этому сейчас? – Потому что Чарли Стоддарт убит, а ревнивая лесбиянка – подозреваемый ничуть не хуже любого другого, – жестоко сказал шериф. Таня заморгала. Она не ожидала, что он будет так груб и так искренен. – Мне страх как хочется, чтобы наш разговор сейчас записывался, – тихо сказала она. В комнату просочилась вторая помощница шерифа, белобрысая Петра. Она посмотрела на Таню, приоткрыв рот, с выражением добродушной дебильности. Однажды в баре Таня видела, как ее одновременно зажимали в углу стразу трое парней, а она удовлетворенно хихикала. – Шериф Андерсон, у нас есть новости, – она обошла стол и зашепталась с шерифом, склонившись к самому его уху. Когда она выпрямилась, на лице рыжего шерифа играла тихая улыбка. – Татьяна, мы задерживаем вас до выяснений обстоятельства смерти Джейсона. Да, этот тот тип, с кем предположительно изменяла вам ваша подруга. Его коттедж в горах разгромлен, ему выпустили и вырвали кишки. Странное совпадение – оба соучастника интрижек вашей милой пары мертвы. Что вы об этом думаете? "Что Равтукуна была права, – подумала Таня, тупо глядя в стену перед собой. – Надо было сразу ехать в аэропорт". Перед тем, как запереть в камере, Петра перед ней извинилась. Таня оглядела узкое горизонтальное оконце во внешней стене, сквозь которое лился мерцающий зеленоватый свет северного сияния, перегородку из пуленепробиваемого стекла высотой от потолка до пола, отделяющую КПЗ от углового коридора, голую койку и вязаные носки из овечьей шерсти, которые Петра ей выдала, забрав шнурки и ремень, а заодно, извинившись еще раз – обнаруженные в камере термос и плед. Было похоже на то, что в полицейском участке Фортитьюде камерой пользовались по назначению хорошо если раз в полгода. Таня свернулась на шконке калачиком, собираясь вдоволь поплакать, но, едва Петра вышла, провалилась в глубокий и черный сон – будто бы умерла.
Скрип. Скри-и-ип. Она проснулась и никак не могла сообразить, где же находится. А сообразив – понять, что же ее разбудило. Таня приподнялась на локте, оглядела свою "тюрьму". Лампочки ни по ту, ни по эту сторону стекла не горели. Камеру тускло освещал только неровный свет, льющийся из окна, коридор дальше тонул во тьме. На стене плясали тени – напоминало пляску привидений. Она вскочила на койке. В дальнем конце коридора стоял человек. Таня видела его опущенную голову, челку, закрывшую лицо, черную гибкую фигуру. Не поднимая лица, человек провел пальцами по стене, и Танечка снова услышала противный звук. А человек сделал шаг вперед. – Привет, – сказала Танечка непослушными губами. – А шериф Андерсон знает, что вы тут?.. Ригальдо, стоявший по ту сторону перегородки, поднял руку, и бронированное стекло пошло глубокими трещинами. Таня продвинулась как можно глубже в угол на своей шконке. Смуглое бесстрастное лицо Ригальдо сейчас казалось неестественно белым, как у мертвеца. Он сделал круговое движение кистью, и толстое стекло со звоном осыпалось к его ногам. – Где он? – спросил Ригальдо, элегантно перешагивая мусор. – Кто? – просипела Танечка. – То, что вам дал ученый. – Он ничего не давал! – Кусок мерзлоты, который нашли на леднике. Он должен был быть у него. Джейсон ему его продал. Так Джейсон сказал, перед тем, как умереть. Таня вскочила с ногами на койку и принялась визжать и бить в стену. – Никто не придет, – сказал Ригальдо как-то даже сочувственно. – Они все уехали. А кто не уехал, тот... Не услышит. – Не подходи! – всхлипнула Таня. – Дрянь, сволочь. Убийца! И сразу же следом за этим что-то случилось. Глаза на лице Ригальдо, очень светлые, очень прозрачные, красивые такие глаза, которыми она лениво любовалась, когда он приносил ей обед или ставил на стол кофе, вдруг стали желтыми. Не просто желтыми – яркими и светящимися, как у хищного зверя или какой-то мистической поеботы. Танечка всхлипнула и заорала. – Для того, чтобы вскрыть тебя и вывернуть наизнанку, мне не понадобится никаких посторонних предметов, – пообещал он. – Я видела это! Видела! Видела! Зуб мамонта! Он в лаборатории, за стеклом! – Как просто, – сказало омерзительное чудовище, только притворяющееся красивым мужиком. – А я так не хотел туда идти. Не люблю лаборатории. Он схватил Танечку за ногу, дернул, а когда она повалилась на шконку, надавил на шею сзади сильными пальцами и вот так, в скрюченном положении, повел рядом с собой. – Идем. Ты еще понадобишься.
Мимо плыли столы, стулья, вешалки для одежды, свернутое в рульку спасательное снаряжение. Таня семенила и старалась не поднимать глаз. Один раз ей пришлось перешагнуть через торчащие из-под стола ноги. Было не то что страшно или жутко – тяжелым ватным одеялом давила нереальность происходящего. Мир стал медленным и шатким. Вся прожитая жизнь – одной долгой минутой. Потом двери, ведущие на улицу, распахнулись, и под ногами у Танечки замельтешил снег, поскрипывающий при каждом шаге. Грудь и разутые ноги – ботинки без шнурков остались под койкой – первыми ощутили холод. В городе было нереально тихо. Слезы текли по щекам и замерзали холодными льдинками.
– Во всем виновато глобальное потепление, – произнес где-то над ней голос Ригальдо. Он даже не запыхался. – Ты была в законсервированном русском поселке? Была или нет?.. Напротив него ледник Баренца. К нему близко подходит теплое течение. Туристы прибывают посмотреть, как от ледника откалываются глыбы льда и с грохотом рушатся в море. Вот так, какое-то потепление – и глыба, содержащая твой биологический материал, откалывается и плывет куда-то вдоль берегов. Она могла бы поплыть на северо-восток и вмерзнуть там в океан, но она поплыла на юг. И вот ты приходишь в себя, и сначала ты ничто. Ходящий мертвец. Ты жрешь все подряд – рыбу, крачек, тюленей, червей. Выходишь из моря и жрешь людей. Ты – оттаявшее дерьмо мамонта. А потом однажды голод утихает и к тебе возвращаются воспоминания о прошлой жизни. А в этой твоей новой жизни ты гол и чист, будто сраный снег над вершинах. Не знаешь, кто такие Иисус, Гитлер и о том, что земля – шар. Не умеешь пользоваться газовой плитой и интернетом. – Пожалуйста, отпустите, – проблеяла Танечка. – Я никому не скажу, что это вы... – Всякая тварь стремится вернуться домой. Я долго, очень долго сюда шел. Потому что мой дом – где-то здесь. Снег по-праздничному хрустел под ногами при каждом их шаге. – Я искал, искал, но под ледником ничего невозможно найти. Ты видела красный лед – они говорят, это водоросли красят снег. А мне кажется, весь лед на острове пропитан нашей кровью. И нашей йоки. Он тряхнул ее за шею, заставляя ускорить шаг. "Он сумасшедший, – подумала Танечка. – Чем бы он ни был, он одержим. Он совсем спятил". В боку невыносимо кололо. "Я скоро перестану чувствовать ноги".
В холле, прямо под табличкой "Полярный научно-исследовательский центр Фортитьюда" лежал труп. Мертвая остролицая блондинка, неестественно выкрутившая голову, смотрела в потолок невидящими глазами. Ниже груди темный свитер с белыми оленями был разорван, и ее живот, когда-то, наверное, красивый и белый, походил сейчас на варварски вскрытую упаковку рождественского подарка. Таня только взглянула краешком глаза на торчащие в стороны лоскуты и обрывки кожи, за которыми темнело что-то багровое – и сразу же плотно закрыла глаза. И не открывала их, несмотря на тычки и пинки, пока не повалилась на ступени. – Наверх, – просипела она, когда ее тряханули. – Длинный коридор... Они ускорили шаги. Вот теперь она тоже слышала, как сорванно дышит этот псих. В коридоре она прошла несколько поворотов, перепутала двери и наконец упала, поскользнувшись на чем-то мокром, и сразу почувствовала, как Ригальдо ее отпустил. Таня сжалась в комочек, но он лишь перешагнул через нее и скрылся в лаборатории. И сразу же застонал, обреченно и зло. – Блядь, – произнес Ригальдо. Послышался звук пинка. – Где-где-где! Танечка воровато огляделась – коридор был изгваздан дерьмом и кровью. И еще чем-то, жидким, фиолетовым. Она развернулась и поползла обратно. К выходу. Кусок стены за ее спиной вылетел вместе со штукатуркой. – Подъем, – сказал Ригальдо, вздергивая Таню на ноги, цепляя ее жесткими сильными пальцами под локоть. "Пожалуйста, боже, – подумала она. – Кто-то же уже должен нас всех спасти".
На выходе из научного центра их встретил выстрел. Танечка заорала. Ригальдо стоял, удивленно глядя на дыру в ее свитере, а на снегу, прямо напротив бюста Амундсена стоял Генри, и ствол полицейской винтовки в его руках ходил ходуном. – Я же тебе говорил, девочка. Всегда носи с собой ружье. – Старый дурак, – задумчиво сказал Ригальдо, перешагнув через упавшую Таню. – Да ведь ты ее подстрелил. Танечка дышала часто-часто. Было очень больно. – Умираю, – пробормотала она и закатила глаза. – И что я теперь скажу… – неразборчиво произнес над ее головой голос Ригальдо. Щеку холодил снег, хотелось кашлять. Таня приоткрыла глаз, посмотрела, как в перевернутом под углом в сорок градусов пространстве движется черная легкая фигура Ригальдо – как она пялилась на него когда-то, сидя за чашечкой славного кофе, как пялилась – как он походя вскидывает руку, точно дирижер, и как в воздухе разлетается фейерверк мелких искр, а винтовка Генри отлетает на снег, и сам Генри падает – тело отдельно от головы. – Дурак, – повторил Ригальдо, облизывая окровавленные пальцы. И тоскливо, как показалось Танечке, прибавил: – Нахер вас всех. Найду – и сразу нахер. Она услышала хруст снега под его ботинками, а затем что-то произошло – Ригальдо шагнул в сторону и как-то моментально исчез. Танечка приподняла голову, и, зажимая бок, как червяк поползла к винтовке Генри. Опираясь на приклад, как на костыль, встала и поплелась между домами. В городе что-то произошло, пока ее таскал за собой сумасшедший. Танечка на минутку остановилась, отдышалась и попыталась понять, что в Фортитьюде переменилось. А потом поняла – в городе не горел свет. Не фонари – эти по-прежнему выделялись в синей ночи яркими белыми огоньками, и больше всего их было поодаль, в бухте. Не горел свет в домах, ни в одном окне, будто весь Фортитьюд в одночасье вымер, сраженный секретным бактериологическим оружием. Не ездили машины, не лязгало железо, не лаяли хаски в питомнике под горой. Под фонарями синий снег выглядел белым. Танечка сделала пару шагов и замерла. В проходе между домами кто-то стоял. Она пригляделась: крупная, если не сказать толстая женщина, жена учителя. Она стояла в одной тонкой ночной рубашке, расставив толстые ноги и покачивалась взад-вперед. Подол ее длинной рубашки был бурым, ткань на животе – разорванной, и из-под подола до колен свешивались болтающиеся оборванные кишки. Женщина рыгнула кровью, качнулась вперед и упала на снег ничком. Танечка обошла ее по широкой дуге. Ее и другие трупы. – Мне нужно домой, – пробормотала она, упрямо переставляя ноги. – Я должна найти Равтукуну. Их скромный "контейнер" притулился на той стороне шоссе. Дом выглядел таким же необитаемым, как все, но в окошке Танечке померещился слабый свет. Когда она ввалилась внутрь, не чувствуя рук, ног, носа, то обнаружила полный бардак. Все было разбито и перевернуто, а посереди этого бардака на полу сидел Тынатгыргын, приемный дед Равтукуны, и, не выпуская из рук ружье, жевал приготовленное Равтукуной для Танечки мясо. – Видишь, как все получилось, – сказал он, посветив фонариком на Танечку. – Я знал, что однажды духи земли и духи небесных копий нас всех покарают. Пол контейнера ощутимо содрогнулся несколько раз, как при землетрясении. Лампа поехала. Танечка поспешила ее загасить. В окно было видно, как над городом в небе растекается северное сияние – фиолетовое, зеленое, золотое.
– Ш-ш-ш-ш... пик, – сказал аппарат. – Брось ты его, – посоветовал Тынатгыргын. – Связи нет. Видишь, ни одной целой вышки не осталось. Таня хотела убрать телефон в карман, но не удержала его перемотанными пальцами, и аппарат, выскользнув из руки, спикировал прямо на льдину. Аккумулятор и корпус разлетелись в разные стороны. Таня попыталась наклониться, но бок заболел, в глазах потемнело, и, оставив эти попытки, она поковыляла дальше. Ночью, осмотрев рану, Тынатгыргын счел ее пустяковой, гораздо сильнее старик "наругал" Таню за обморожения, намазал какой-то дрянью, а едва рассвело, растолкал и заставил идти. Теперь он вел ее по шоссе вдоль океана, объяснив, что этой дорогой у них меньше шансов столкнуться с убийцами. Море здесь громко ревело и набрасывалось на припай. Берег был усеян бесчисленными расколотыми глыбами льда. Глаза слепило, хотя маленькое солнце светило словно сквозь пленку. Ворочался океан. Они утеряли связь с миром. – С каждым годом становится все теплей и теплей, – сказал, обернувшись к Танечке. – Это неправильно. Звери все чувствуют. Самцы в оленьих стадах сношают друг друга, медведи поедают себе подобных. Мы живем последние дни, – он произнес это с явным удовольствием, и Танечка заподозрила несомненное влияние его речей на сбивчивые пьяные речи Генри. – Духи пробудятся, отомстят и весь привычный нам мир уйдет под воду, как уже не раз уходил. И народится мир новый, и из тела гигантской камбалы воздвигнется новый остров. Жаль, я этого уже не увижу. – Деда, – сказала Танечка, сморщившись, – она не поспевала за ним. – Ну вы же современный человек. Что вы говорите, как шаман столетний... – А я и есть шаман, – со смешком признался Тынатгыргын. – Тушки и чучела – это промысел, бизнес-маркетинг. Спасибо внучке, хороший сайт сделала. А так как я седьмой сын женщины, никогда не рожавшей девочек, я самый настоящий шаман и есть. – Тогда что же вы не нашаманили раньше, что такое случится! – огрызнулась Таня. Она устала. Страшно хотелось присесть отдохнуть. Еще страшнее хотелось проснуться. И хотелось попросить прощения у Равтукуны. Да что там – просто увидеть ее живой. – Как так нет, – старик потыкал Танечку в спину, побуждая подняться. – Я знал, что случится беда. Еще с того дня, как получил тупилак. Я тогда молодой был, безмозглый. Думал, мне кто-то отомстил, подбросил тупилак. Тупилак – это... – Знаю, злая кукла, – перебила его Таня. – Злой дух! – поднял желтый палец старик. – Я тогда на леднике ночевал. Утром проснулся, вылез – а он лежит там, где я костер разводил. Костяной кусок, как будто младенчик, только без ручек, без ножек. Я его отбросил – а он за мной. Катиться по торосам. Я бежать, глядь – а он прыгает следом, светится, будто солярой плеснули. Схватил я его – и в костер. А он мордочку скорчил... – старик замолчал. "Заговаривается, устал, – почти отрешенно подумала Таня. У нее даже не было сил волноваться а старика. – А может быть, чокнулся, бредит". Оказалось, молча идти рядом с Тынатгыргыном совсем не легче. В голову тут же лезли ночные отвратные воспоминания. – И как, сжег? – вяло спросила Танечка, чтобы не молчать. – Кто, я? – старик встрепенулся, будто проснулся на ходу. – Куда там. Прыгает мой тупилак за мной, почитай, уже лет сорок пять прошло... – Стой! – Танечка цапнула его за рукав. За очередным торосом кто-то возился, и, судя по тому, как отчаянно носились вокруг оголодавшие крачки, возился не просто так. – Белый медведь, – прошептала она, хватая Тынатгыргына за плечо. – Их полно на берегу. Ружье, дед, ружье! – Или тюлень, или морж, – сказал шаман. – Отойдем. Пусть видят, что мы не покушаемся на добычу. Танечка послушалась, придерживая у груди винтовку и поглядывая на торос. Они отступали назад и вбок, и глыба льда с каждым шагом смещалась, и все больше открывалось пространство за ней. По ту сторону все было так же – широкий берег, припай, нагромождения льда. И медведь. Белый медведь лежал прямо за торосом грязноватой желтой горой. Его вспоротый бок топорщился гребенкой ободранных ребер, и, прислонившись к этому боку, на промерзлой земле сидел абсолютно голый человек. Его грудь мерно вздымалась, как будто бы он дремал. При виде шамана и Тани крачки, рассевшиеся по шкуре медведя, вспорхнули с рассерженным криком, а человек пошевелился и поднял голову. – Плохо, – сказал за спиной у Танечки шаман. – Но не совсем. Если он сыт, то, наверно, не тронет. Моей хватало оленей, ну, а этот уже столько сожрал... Человек встал на ноги и двинулся к ним. Солнце над ледяным морским крошевом слепило Тане глаза, но она разглядела, что это мужчина, молодой, высокий и очень белокожий. Его руки, ноги и худое длинное туловище были испачканы кровью и землей, но без признаков обморожения, грязные длинные волосы сосульками свешивались на лицо, и он отбросил их назад нетерпеливым движением. Танечка подумала, что это зрелище – обнаженный человек на фоне ревущего арктического океана – будет преследовать ее до самой смерти. Танечка подняла винтовку и нацелилась ему в плечо. Потом повела прицел вверх и нашла переносицу. Все было по правилам – кроме того, что винтовка в ее руках дрожала, глаза слезились, а пальцы почти не гнулись. – Дед, стреляй в голову, – сказала она шаману. – Он не человек. У него глаза желт... Человек плавно поднял руку, и что-то странное появилось в прицеле. Танечка боялась моргнуть, поэтому смотрела, не мигая, как левая рука мужчины произвольно меняет свою форму, вытягивается, разветвляется, соединяется обратно, образует лакуны, борозды и утолщения. Тынатгыргын позади нее не стрелял. Оторвавшись от прицела, Таня увидела, что он снял шапку и смотрит на неправильную фигуру на фоне моря, а по желтому морщинистому лицу его текут слезы. – Дед, ты чего! – крикнула Танечка. Она перевела взгляд на "чужого" (она ни секунды не сомневалась, что он "чужой", инопланетянин, сраный Терминатор, жидкий металл) и увидела покачивающуюся перед ним конструкцию. "Терминатор" вскинул другую руку, наложил "стрелу" на "тетиву". Только эта штука, эта конструкция, этот лук был вовсе не из металла. Из плоти. "Нам оставалось уже немного, – подумала она, вглядываясь в очертания мыса, вдающегося в океан. На мысу белели ангары и домики под красными треугольными крышами. – Там мог бы быть вертолет. Связь. Лекарства..." – Стой! – закричали сзади. Через присыпанное снегом пространство между шоссе и горами шел человек. Он был уже совсем близко. Таня видела, что это Ригальдо – он накинул дубленку, а в руках тащил шубу. Песцовую шубу. Она нервно рассмеялась. – Эти двое принадлежат Ри... – крикнул Ригальдо, и тут "Терминатор" в него выстрелил. Ригальдо подпрыгнул. Это выглядело смешно: прыгает человек, а приземляется животное. Животное молча рвануло вперед, Танечку обдало теплым ветром. На снежном поле, откуда пришел Ригальдо, образовалось несколько воронок. Взметнувшиеся снег и земля над ними медленно опускались. Тынатгыргын проворно закинул ружье за спину и припустил по шоссе. На глазах у Тани голый мужчина втянул свои штуки обратно в руки и, когда Ригальдо поравнялся с ним, молча ударил. Лохматое чудовище рыкнуло и откатилось в сторону. Встало на пошатывающихся лапах, двинулось по ледяной крошке к чудовищу голому, и тот ударил его снова. – Тихо, – сказало животное голосом красивого недоступного парня Ригальдо. – Тихо, мать твою! Это я. Это же я, ты меня помнишь? Ты все еще ничего не помнишь? Из его ран текла темная кровь. Снег и лед вокруг стали фиолетовыми. – Все хорошо. Дай мне подойти. Я все расскажу тебе. Я искал тебя, мать твою, так искал. Тихо, блядь! Ти... Ригальдо сделал еще шаг. Человек хладнокровно дождался, пока он подойдет, схватил его за голову и рывком завалил на бок. Молниеносно наступил на морду узкой ступней, и глубоко надавил. И бил, и бил, и бил, а потом присел на корточки и принялся копошиться у лежащего в животе. И тогда Ригальдо закричал, и в крике его была боль. – Так, – сказала Таня с интонацией соседа Гуннера Ольсена и нажала на спусковой крючок. Три патрона она потратила на Ригальдо, который послушно оборвал свой крик. Последний выстрел пришелся в шею голому Терминатору. Как и полагается Терминатору, тот дернул головой, взялся за шею и перевел взгляд на Танечку. – Дед, – позвала Танечка, забыв о том, что старик уже покинул ее, и сделала шажочек назад. – Мне страшно.
Со стороны мыса через припай двигалась чёрная точка. Вначале она была совсем крошечной, но по мере приближения становилась все менее похожа на тюленя. Таня прикрыла глаза от солнца: страшно было отвести взгляд от приближающегося человека. Блики слепили, с океана подул ветер, подметая припай. Пока Таня пятилась, наступая на разлетевшиеся по шоссе гильзы, облако снега стало гуще. Солнце за ним сделалось маленьким и тусклым, крики птиц стали тише. Снег лез в рот, глаза и уши. Мир затянуло пеленой. Голый человек, видимо, тоже почувствовал крошки, впивающиеся ему в спину. Обернулся, поднес руку к глазам тем же движением, что и Таня, всмотрелся в летящий навстречу снег. Таня вытянула шею. По белому плато льда через море к ним шла Равтукуна, и ветер трепал ее черные волосы. В каждой руке Равтукуна как будто бы что-то несла, Танечке показалось, что связку канатов, и эти канаты, скользя по льду, мели снег. "Уходи! – хотела крикнуть Танечка. – Убегай! Разве ты не видишь, что тут убивают!" Она не успела. Не доходя до береговой линии десятка метров, Равтукуна вскинула руки. Справа и слева от нее лед взорвался, море вскипело, выплеснулось, перемешивая воду с осколками. Самые крупные осколки, целые плиты льда с острой режущей кромкой, вылетели из моря и градом обрушились на берег. – Хах, – сказал голый человек, сильно кренясь – у него в боку застряла плоская льдина. Из-под нее по животу и бедру текла темная кровь. Человек вырвал ее, отшвырнул в сторону – и, глядя на Равтукуну, вдруг широко улыбнулся. Отбросил с лица длинные грязные патлы. – Ха. Ха! Равтукуна пошевелила руками. Длинные черные ленты, которые Танечка издалека приняла за канаты, нависли над торосами, беспокойно ветвясь и извиваясь. Они шли прямо из рукавов парки, которую Равтукуна с Танечкой вместе выбирали на «Ибее», скручивались в жгуты и снова распадались. Равтукуна смотрела на голого мужика с таким знакомым Тане сонным выражением на маленьком смуглом лице – и неожиданно резко бросила свои ленты вперед. Он отрубил их одним ударом. Равтукуна склонила голову набок, обшаривая берег таким взглядом, с которым птичка смотрит на червяка, примериваясь, как бы его склевать, и встретилась глазами с Таней. Она напряглась, нахмурилась и медленно подняла одну руку. Втянула в ладонь свои ленты. И помахала узкой твердой ладонью, на которой Таня знала и любила каждую линию. Тане с шоссе показалось, что Равтукуна машет: "Иди". Голый мужик сделал шаг ей навстречу и вдруг споткнулся. Его нога стояла на грязной, голой, человеческой руке Ригальдо. В груди Ригальдо торчала вертикальная ледяная пластина. Мужик низко склонился, вглядываясь в лицо лежащего. Выпрямился, молниеносно наложил "стрелы" на "тетиву". Выстрелил. Все пять "стрел" нашли свою цель. Таня втянула ртом воздух, вдруг забыв, как это – дышать. Равтукуна покачнулась, обвисла, распятая среди черных копий. Напружинилась, сжалась. Ее лицо закостенело, пошло трещинами, черный провал рта изогнулся в ухмылке, глаза потухли и ввалились внутрь черепа. Одежда облетела с нее кусками, черные волосы упали вдоль маленькой острой груди, зашевелились. Ноги расплелись щупальцами, и морская вода, перемешанная с ледяной крошкой, взбурлила, потому что на земле, на воде и в воздухе Равтукуны стало очень много. Кто-то сгреб Таню за плечи, и она заорала, забилась. – Пойдем! – дыхнул ей в лицо табачным перегаром давно вроде бы сбежавший шаман. – Двигай, двигай, дочка! Они вот-вот допревратятся, а тут уж ничем не поможешь. Наша сейчас примется на него рыгать, а после этого, кто выживет, будет очень голодным. Очень-очень голодными. Таня схватила шамана за мех на капюшоне и с наслаждением потрясла. – Кто это? – спросила она, чувствуя, как где-то в мозгу сгорают последние предохранители. – Что это?! – Демоны, – просто сказал приемный дед Равтукуны и потянул ее за собой за ремень на куртке, как заблудившуюся козу. – В леднике спят демоны с небесными копьями, и когда они проснутся, то уничтожат весь мир. Ты думала, я шучу?.. Кажется, где-то в горах сошла лавина. На дальнем мысе по-прежнему белели домики законсервированного шахтерского поселка. На берегу, стоя по колено в месиве из льда и мерзлой земли, существо с грязными белыми волосами с упоением рубило в куски существо с черными волосами, а то плевало в него отростками цвета асфальта, перевитыми пульсирующими венами. Земля тряслась и сыпалась над воронками. И, придерживая рукой раненый бок, Танечка завыла и побежала по шоссе дальше, подгоняемая дрожанием земли и чувством невыносимой потери.
– Похоронены в толще льда и помаленьку оттаивают, – сказал Тынатгыргын, подавая Танечке канистру. – Как совсем оттают, начинают по чуть-чуть оживать. Климат на них так влияет, что ли, а может, какое излучение... Хотя это и раньше было. Прадед мой, говорят, себе жену там нашел, на леднике. Третью. Она же его и сожрала. И сама бросилась в море – не могут они жить по-человечески. Но очень хотят. – Хотят?.. – Таня попробовала усмехнуться краешком рта, но безобразно распухшие щеки, стянутые коркой, нихрена ей этого не позволили. – Это они-то?! Твари эти? Людоеды? – Не все, – шаман очень медленно присел на нагретый солнцем железный лист, и стало заметно, что он очень усталый и очень старый, ровесник Генри. – Девочка моя была молодец. Когда было невмоготу – уходила на ледник или стамуху, жрала тюленей, крачек, ловила оленей в стадах, воровала из питомника. Пару раз в год летала на материк. За сорок лет ни одного человека на Фортитьюде не съела. Потому и не выросла. Я ее сперва дочкой всем представлял, а потом внучкой. Она вообще старательная была, Равтукуна. Мой тупилак окаянный... – А на материке? – содрогнувшись, спросила Таня. – А что – материк, – безмятежно сказал Тынатгыргын. – Там не наша земля. – Понятно все с вами. Таня сложила под сиденье снегохода припасы, фонарь, спасательный комплект. Неловкими, негнущимися руками натянула рукавицы. – Я другого не могу понять, – сказала она. – Они... "чужие" или правда демоны? – Они были людьми, – шаман раскурил трубку, Таня с завистью втянула носом дым – она не нашла сигареты. – Так жена моего деда всем говорила. Она, конечно, не все помнила. Так сказать, ровно на тот кусок, из которого отросла, а это была не башка. Не знаю, что за сеча там произошла, в те времена, они все порублены, избиты. И скрыты во льду. Он выдохнул дым, удовлетворенно замурлыкал. – И скоро проснутся и обрушат весь мир. – Идите вы к черту с вашими пророчествами, – рассердилась Таня. Она повела снегоход к воротам базы, и, уже у самого выхода, обернулась: – Как ее звали? Ну, на самом деле? Этот гондон испанский, он ее как-то звал. Рифа... Тынатгыргын покачал головой. – У нее не было имени. Она только помнила, что и в том мире была дважды мертвой. Все время искала кого-то. Ты, говорила, хорошая. Большая. Глупая. С тобой, мол, теплее всего. Таня посмотрела на скудно заметенные шапки гор – и те поплыли у нее перед глазами. "У меня наследственное заболевание, – деловито втирала ей Равтукуна, – потому что мои предки женились на своих сестрах. Поэтому я маленькая. А еще у меня нет месячных и не будет детей. Но тебе же пока не горит продолжать род?.." Кроме черных кос на голове, на ее теле не было ни единой другой волосинки. Даже чисто вымытая, Равтукуна всегда немножко пахла мускусом, дрожжами и чем-то еще непонятным. Она любила мясо с кровью и перцем, читать ноутбук вдвоем и теплые вязаные носки. И спать в обнимку под очень тяжелым одеялом. И Таня любила так спать. Ей тоже было тепло.
Возле загрызенного насмерть медведя не было других тел. Ни Ригальдо, ни того, второго, ни Равтукуны. Таня медленно ехала по шоссе вдоль берега, разглядывая тянущуюся по обочине стежку фиолетовой крови. Небо сегодня было почти голубым, а горы – белыми-белыми. Поверхность колотого льда на берегу медленно покрывалась точками влаги. Полярная ночь кончилась. Вдалеке проехал, виляя, бульдозер с огромным буром. Высунувшийся из кабины Любимов обложил матом и берег, и Таню, и сраных чудовищ и свернул в сторону ледника. Таня немного подумала, не стоит ли за ним поехать. Но фиолетовые следы – узкие, почти детские – вели в сторону их дома, и Таня решительно направила снегоход к городу.
Название: Дивный новый мир Автор: Йома опоздун-на-замену-покрывший-себя-позором Персонажи: Исли и блядь, сэр! Форма: мини Размер: 1759 слов Рейтинг: NC-17 Жанр: преизрядная драма Саммари: там, короче, наш традиционный новогодний сюжет: смерть персонажа, расчлененка, странное АУ, живые немношк завидуют мертвым. Предупреждения: заказчик, кагбэ стыдновато, шо сюжетная канва такая плоская и пересказывательная, но могу, если чо, полы еще помыть, скажи только, где.
читать дальше– Эй, красавчик, не нужна компания? Наклонившись к Исли, девочка качнула перед самым его лицом внушительным бюстом. С ошейника с логотипом клуба в декольте свисало кокетливое рабонское распятье. Немного святотатства – это сейчас в тренде.
– Ушла вместе со своими сиськами нахер, – с самой любезной улыбкой посоветовал Исли и отпил горького пива. – У меня тут поминки.
Девочка кивнула и без единого комментария укатила вместе со своими прелестями к следующему клиенту. Проблема была в том, что сегодня в заведении посетителей оказалось маловато, и почти всех уже заняли ее подружки – сделает круг почета, вернется и ее снова придется отшивать. Так уж они запрограммированы, эти синтетические блядушки.
Исли поднял бутылку и отсалютовал в пространство. – Это самое глупое, что ты сотворил за свою глупую жизнь, – сказал он негромко. Помолчал, выпил снова. – Нетривиальное достижение.
Вчера Ригальдо, бесцветно сообщив, как его невыразимо, невыносимо заебало, взял пистолет. Какое-то мгновение дуло прижималось к особой точке под челюстью, а потом раздался выстрел. Прежде, чем стену спальни украсила абстракция из мозгов, крови и осколков черепа, Исли успел подумать, что Ригальдо, мрачный мудак, и тут не обошелся без дешевой драмы. Как хорошо, что нынче всех так заботят вопросы приватности и звукоизоляции.
А потом понял: приехали, теперь расхлебывать все дерьмо придется в одиночку. И еще: ну надо же, какой щепетильный, дотошный, аккуратный урод. Все-таки нашел место, где не вшито ни одного модификатора. Как же долго он искал?
На самом деле, Исли бы с удовольствием послушал последнюю речь. Что-то вроде: «Дорогой товарищ, я видел, как погибли почти все наши соратники, как дело, в которое мы верили, превратилось в коммерчески прибыльное предприятие, как то, что прежде было высочайшей честью, стало банальностью, и убожеством, и бла-бла-бла, так что ухожу, не перенеся». Но Ригальдо его не удостоил. Немногословный был, сука.
Исли опрокинул в себя оставшиеся полбутылки, скривился. – Эй, красавчик, не нужна компания? Перед глазами замаячили знакомые надутые сиськи, в ложбинке между которыми возлежал крестик. – Исчезни, – не поднимая головы, сказал Исли. Сиськи пропали из поля зрения. Надираться дома Исли обычно нравилось больше, но, вот ведь незадача, кое-кто попортил интерьер своим богатым внутренним миром.
– Упокой рабонский боженька твою надменную завистливую душонку, – что и говорить, беседа с мертвым Ригальдо мало чем отличалась от интимного разговора с живым, разве что никто напротив не корчил такие рожи, будто маялся поносом и сдерживал фейерверк из последних сил. – Если тебя еще при жизни всего не оцифровало до последней мысли. Тогда ты, конечно, и после смерти от меня не отъебешься.
Раздвижные двери зашуршали, разъезжаясь. Кто-то покинул зал. – Эй, красавчик, не нужна компания? Круги становились все уже в диаметре.
– Хер с тобой, цепляйся, – Исли вздохнул и подвинулся вместе с креслом, чтобы барышня смогла устроиться в соседнем. Почувствовал, как, осторожно забравшись под рукав, прокладывает себе дорожку по предплечью ее нейрощупальце. Коннект был очень интимный и бережный. Легкие разряды поднялись к плечу, пощекотали шею и затылок. Исли почувствовал возбуждение – пока еще только зарождающееся.
– Вас все устраивает? – уточнила девочка совсем другим тоном – без игривости, деловито и профессионально. – Уровень шума, освещение, раздражение вкусовых рецепторов? Исли посмотрел на пиво – и признался себе, что понимает Ригальдо. По крайней мере, пуля была настоящей.
Девочка выверенным жестом погладила Исли по подбородку, и возбуждение усилилось – навязанное, чужеродное.
Голос Ригальдо зазвучал в голове, как будто его загрузили с носителя прямо в синапсы, усталый, злой и горький: «Полюбуйся результатами нашей грандиозной борьбы. Передовые разработки используют по назначению – поднимать хуй немощным уебкам. У каждой полимерной мокрощелки все нутро набито той же тонкой начинкой, что и у нас с тобой, так какие же мы, в жопу, великие воины?»
– Сделай как будто свечи, – приказал Исли вслух. Не вступать же в полемику с мертвым сукиным сыном. Освещение в зале мигнуло и стало приглушенным, по углам появились канделябры на высоких резных ножках. Уловила суть, стерва. – Иди сюда.
Исли хлопнул себя по коленям, и девочка послушно пересела, умостив на нем мягкую задницу и обвив за шею рукой. Короткое белое платье задралось, оголив бедра. Исли знал откуда-то: раньше клиенты жаловались, что, несмотря на безупречность форм, эти куколки холодные и неживые. Так что опции температуры и аромата добавили в программу нейроконнекта.
Девочка странно пахла морозным утром. Исли знать не желал, почему сейчас ему хочется чувствовать именно это. – Входная плата включает нейроконнект с возможностью виртуальной реализации любых пожеланий, – проинформировала она, накручивая на палец золотистый локон. – Полный физический коннект требует доплаты.
Она усилила нажим, и нейрощупальце послало несколько настойчивых разрядов. Картинки были одна ярче другой: полнолуние роскошной жопы, топырящейся навстречу шлепкам, трущиеся по простыням темные соски, широко раздвинутые ноги. Исли закусил губу, чтобы не рассмеяться.
Всего сто лет. Всего лишь сто лет – и вот он, венец прогресса.
– Пойдем, – сказал он, стряхивая ее с коленей. Нейросвязь резко оборвалась, оставив ощущение опустошенности и сожаления. – Я доплачу за три часа.
***** Ригальдо как-то обмолвился: главное найти, где у них вырубается алярм. Чтобы сучка ушла в глубокую гибернацию и не успела послать сигнал тревоги менеджеру. И тогда что хочешь делай с ней, хоть режь ее, хоть ешь.
Насчет есть Исли сомневался: безусловно, в синтетических блядях были органические детали, но жрать такое он не стал бы даже ради устрашения врагов. Да и где они сейчас, те враги.
– Вам наверняка загружают базовый курс истории, какие-нибудь основы, – рассуждал он, старательно ощупывая ладную девочку – дефолтная модель, сейчас делают и пониже, и повыше, и потолще, и помощнее – на любой вкус. – Но если ты не знаешь, твое существование – результат мировой войны с геноцидами и ковровыми бомбардировками. – О-о? – томно протянула дефолтная модель и прогнулась в пояснице. Исли потрогал выпирающие позвонки. Где-то здесь. – Люди жили себе, технический прогресс шел своим чередом. А потом с неба свалился народ драконов. Здоровые ящеры с пуленепробиваемой кожей. Ты бросаешь в него гранату, а он, сука, улыбается, только прижмурится от взрыва. И как с такими воевать? – И как? – переспросила она грудным соблазнительным голосом.
Без нейроконнекта у Исли на все эти выгибоны и похрипывания даже не пошевелился. Стало смешно.
– Трудно, – бесхитростно отозвался он, прижавшись к ее спине грудью, и внимательно осмотрел черный ошейник. Сзади вместо логотипа клуба стояло клеймо Организации. Вот и славно. – Трудно, бесславно и кроваво. И как-то, знаешь, не до морали. И у всех на уме одно: если плоть наша так слаба против них, как усилить нашу плоть?
Исли отстранился, левой рукой прижал дефолтную модель за шею, впечатывая лицом в постель, а правую отвел в сторону.
В правой руке почти не оставалось органических тканей, а болевые рецепторы были запрограммированы отключаться, когда предплечье трансформировалось в клинок.
– Я не причиню вам вреда, но предупреждаю, что позову охрану через двадцать секунд, если вы меня не отпустите, – механически проинформировала девочка, не пошевелившись под его хваткой. – Садо-мазохистский комплекс услуг не был оплачен. – Я быстро, – пообещал Исли и четким ударом проткнул ее тревожный центр на спине. Не насквозь, конечно, чтобы не повредить ничего нужного. – Порча имущества, – завела пластиковая сучка. – Порча имущества. Порча…
Она заткнулась на полуслове и обмякла – это функцию всем дамочкам устанавливали для имитации соблазнительных обмороков. Исли аккуратно перевернул ее на спину, полюбовался, как она бессмысленно, стеклянно пялится в потолок. Было бы странно не знать, где у базовой модели выключаются речевые центры и моторика, если видел, как разрабатывали минимум семьдесят поколений этих надувных кукол. А вот тревожный сигнал им добавили недавно. С тех пор, как отключили возможность самозащиты. Полностью мирные разработки, мать их.
– Я к чему веду, – сказал Исли, слезая с кровати. Вспороть живот не глубже, чем на сантиметр – вот в этом он, безусловно, не практиковался давно. Зато Ригальдо, вдруг вспомнилось, за последние годы напотрошил таких – хватит сложить пару сутафских холмов. Ну, точно, блядь, поминки по Ригальдо. – Можешь смеяться, но я спасал свой мир. В меня зашили столько всякого дерьма: наноботов, модификаторов, подкожную броню, нейровыводы и скрытые информационные носители для шпионажа, слушай, да я в душе не ебу, что там во мне натыкано. Сейчас в органиков такое пихать запрещено хреновой горой конвенций.
Девка все пялилась в потолок. Так у нее глазные яблоки пересохнут. Интересно, у них есть какое-нибудь автоматическое увлажнение на экстренный случай – или ничего, новые поставят?
– Весь из себя военная тайна. Сканеры меня не просвечивают, представь себе. Мне как-то в лоб выстрелил мудак один – отскочило. Я, может, и рад бы убиться, но это разве что бомбой. А вот Ригальдо молодец. Разобрался.
Внутри у дефолтной модели было больше механики, чем органики, но вот кровоточила она в обязательном порядке: для любителей, который все-таки оплачивают БДСМ.
– Кого модифицировали попроще, те, безусловно, уже сдохли. В первой волне вообще погибло много мужчин – да почти все, кто был способен сражаться. А новые еще не подросли. Так стали модифицировать женщин. По каким-то странным причинам это было даже эффективнее, они все переносили легче. Медленнее сходили с ума.
Он еще неплохо помнил, что и где нужно закоротить, чтобы эта дрянь рванула, как праздничный салют. Будет весело, как на фестивале огней в Лидо. Отличный погребальный костер для упорного боевого товарища, который всю свою волю приложил к тому, чтобы сдохнуть и не видеть, во что превратился когда-то спасенный им мир.
Исли аккуратно соединил последние контакты, поправил на девочке остатки пропитавшегося «кровью» короткого платья и, изменив руку обратно, ободряюще похлопал дефолтную модель по плечу. Его собственная синтетическая кожа ничем не отличалась от ее. Он, пожалуй, не смог бы сказать, остался ли на нем самом хоть кусочек настоящей, органической. Разве что самый старый и дряблый. – На яйцах, угу, – смертельно серьезно прошептал Исли. Этот его тон Ригальдо ненавидел. Туда ему и дорога, идиоту.
– А потом мы передушили этих тварей, уничтожили, выжгли подчистую. А достижения военных технологий послужили мирным целям. И из дев клеймор, величественных воительниц с мечами-скорострелами в твой рост, детка, получились такие вот куски полимера, как ты. Твой серийный номер – пародия на номерные ранги. Ебаное позорище.
Девчонка так и лежала, раскинув ноги и руки, с кровавым пятном на животе и совершенно бессмысленным взглядом. Кажется, было пора.
*****
Сирены пожарных и полицейских аэробусов завывали вокруг квартала. Исли стоял на плоской крыше торгового центра, холодный ветер трепал волосы, и торчать вот так ночью на верхотуре было несколько по-идиотски, но момент обязывал. Горело в самом деле очень красиво.
Он хотел закончить эти сто лет позора, прозябания в тени, бессмысленности и ПТС во все поля. Наконец-то вернуть былое величие. Утопить все это убожество в крови. Он собрал всех, кто еще прятался, кто был хоть немного в своем уме. Многие откликнулись.
Исли заявил свои намерения. Сейчас, пока горит центр виртуальных развлечений, городская администрация имеет удовольствие ознакомиться с его «письмом счастья». Завтра здесь будет гвардия.
И тогда они покажут свою мощь.
Вчера он рассказал обо всем Ригальдо. Осторожно, чтобы не выдать восторга и предвкушения. Чтобы в голос не просочилось то упоение, которое он чувствовал, представляя, как развешивает на проводах Пиеты пластиковые кишки. Он рассказывал, перечисляя имена тех, кто отозвался, а Ригальдо бледнел все больше, а потом взял с тумбочки пистолет и сказал, что его невыразимо, невыносимо заебало, и он просто не сможет, никогда снова. И попытался выстрелить в Исли.
Жаль, что иногда Ригальдо все-таки не умел промолчать. Он зря рассказал Исли о том, что нашел их слабое место.
Название: Дама в чёрном Автор: Йома с оттакенно ловкими тентаклями Персонажи: Алисия Категория: джен Рейтинг: G Примечание: Я знаю, что там куча недочетов, оружие и прическа оставляют желать лучшего, но автор сделал все, что мог, и кончился как личность. Сорри, заказчик. P.S. Она не чумазая. Это пластика "с эффектом камня" на фото выдала неприглядный результат. В жизни так не бликует.
Название: Обучение молодых мангак секретам создания манги. Расширенное интервью Яги Норихиро для Юудзи Каку из японского журнала манги «Jump SQ» Автор: Йома - могучий переводчик Персонажи:Человек-и-Хэловин Яги, репортер, Ягины жертвы персонажи манг "Клеймор" и "Легенда об ангеле" Форма: перевод допов - 155 главы манги, 1я и 2я часть. От автора: Во второй части много букв, потому я не стала ее делать картинкой.
читать дальшеОбучение молодых мангак секретам создания манги Расширенное интервью Яги Норихиро для Юудзи Каку из японского журнала манги «Jump SQ»
Kenji Первичный перевод
Numbei A Вычитка, набор текста
Оригинальное интервью на японском можно найти по адресу: jumpsq.shueisha.co.jp/contents/manganogokui4/in... С особой благодарностью My Very Excellent Mother за вычитку моей вычитки и, конечно же, вам за то, что вы это читаете
1. Длинные серии: «Angel Densetsu» и «Claymore» Каку Юудзи-сенсей: Спасибо, что уделили мне сегодня время! Прежде всего, что Вы чувствуете теперь, после окончания длинной серии манги «Claymore»?
Яги Норихиро-сенсей: Просто облегчение. Во время создания манги я все время держал в голове мысль: «Мне нужно сделать этой истории хорошую концовку». И то, что у меня получилось так, как я себе и представлял, позволило мне расслабиться.
Каку: Как Вы считаете, Вы осуществили все, что хотели?
Яги: Абсолютно. Всякий раз, когда меня спрашивают: «Какие у Вас планы на следующую мангу?» — я не знаю, что ответить. (Смеется.) У меня действительно иссякли идеи.
Каку: На сегодняшний день Вы выпустили две серии манги: комедийную «Angel Densetsu» (Легенда об ангеле) и глубоко фэнтезийную «Claymore» — две очень непохожие друг на друга истории. Изменилось ли Ваше мировоззрение за время работы над ними?
Яги: Это не столько мировоззрение, сколько то, что я сам заставлял себя делать. «Angel Densetsu» в первую очередь была комической мангой с множеством смешных эпизодов… это то, что я держал в уме, работая над серией.
«Claymore», напротив, была мангой, в которой я хотел выплеснуть все темные идеи, накопившиеся у меня за время работы над «Angel Densetsu». В некотором смысле процесс создания «Claymore» был более последовательным, я просто хотел дать волю себе и показать это читателям. Я не рассчитывал, что манга получится такой длинной, изначально планировалось 5-6 томов.
Каку: И из этого вышла длинная серия манги!.. Возвращаясь к сказанному, когда Вы поняли, что 5-6 томов будет недостаточно?
Яги: Было также, как с «Angel Densetsu». Примерно на 5-ом томе я понял: «О, да тут похоже потребуется 10 томов», — а когда я дошел до десятого, то подумал: «Наверное, потребуется 15», — и так манга становилась все длиннее и длиннее. (Смеется.) Она бы не закончилась в следующем году, разве что через год… перспективы как всегда были туманны.
Каку: В авторских комментариях к каждому тому «Angel Densetsu» Вы писали, что «стремитесь к цели, которая пока не видна!». У Вас было ясное представление о концовке?
Яги: Стоит начать с того, что «Angel Densetsu» планировалась скорее как серия разовых выпусков. В этой истории было много коллизий, и когда я обдумывал разные сюжетные линии для нескольких эпизодов, мой редактор сказал: «Похоже, это будет серия манги». (Смеется.)
Каку: Как Вы сделали из «Angel Densetsu» такую длинную мангу?
Яги: «Angel Densetsu» была комической мангой, но имела цельный сюжет. Начало одной сюжетной арки можно было использовать как отправную точку.
Каку: А что насчет более длинной «Claymore»?
Яги: Что до нее, если говорить только о раскадровке, то работа шла гораздо легче, хотя, разумеется, бывали и трудные моменты. Работая над комической мангой вроде «Angel Densetsu» и рисуя раскадровку, я иногда думал: «Хм, это не смешно», — и тогда все сделанное отправлялось в мусорную корзину. Даже если на рисовку уходило несколько дней, в итоге ничего не оставалось, и иногда было тяжело с этим смириться. Если же в «Claymore» и получались сомнительные фрагменты, я по-прежнему мог собрать обрезки, что давало мне больше вариантов выбора, при создании раскадровки.
2. Подход Яги-сенсея к созданию персонажей и их развитию Каку: «Claymore» — темное фэнтези, но ее мир удивительно прост. Сложны отношения между персонажами, но сами клеймор, их роли и окружающий мир просты для понимания. Когда я писал мангу, у меня была привычка чересчур детализировать место действия. Как Вы доносите окружающий мир, в котором разворачивается действие, до Вашей аудитории?
Яги: Я уже вкратце коснулся этой темы; я никогда не планировал, что «Claymore» будет такой длинной серией манги. Я, по правде говоря, мало рассказывал о городах, деревнях и других местах, чтобы позволить аудитории уделять больше внимания воинам, называемым клеймор, и тому, что имеет значение. Но по мере того, как серия становилась все длиннее, мне пришлось понемногу объяснять, в какой обстановке все это происходит.
Каку: Другими словами, вначале Вы планировали 5-6 томов и, естественно, представляли себе место действия, которое на тот момент подходило для сюжета такой длины.
Яги: Да. И по мере того, как серия становилась длиннее, мне пришлось углубиться в характеры персонажей: их прошлое, амбиции и так далее; естественно, и мир разросся.
Каку: В центре сюжета «Claymore» отношения Клэр, Терезы, Присциллы и Лаки. Если брать других персонажей, как Вы их придумывали? Вы создаете персонажей, исходя из необходимости развития сюжета, или у Вас в уме уже есть персонажи, которых хочется ввести в повествование?
Яги: По правде говоря, и то, и другое. Однако я обычно создаю персонажей на стадии раскадровки. Если они мне нравятся, то они остаются; если нет… я пересматриваю прежний вариант. (Смеется.)
Каку: Выходит, Вы сначала вводите их в раскадровку, а потом решаете, нужны ли они.
Яги: Скорее «персонажи живут своей жизнью». Я никогда не ввожу с самого начала персонажа, который «сделает то-то и будет тем-то». К тому же, если у персонажа есть «изъян», как, например, у Китано (протагониста «Angel Densetsu»), который на самом деле славный парень с пугающим лицом, тогда ему живется гораздо проще. И когда такое случается, «изъян» становится чертой характера, что очень важно.
Каку: Как вы находите персонажей? Я сам люблю смотреть кино, а там я вижу актера или персонажа и начинаю думать: «Если персонаж этого типа представляет собой такую личность, это может быть интересно», — т.е. я объединяю разные варианты и таким образом обычно придумываю персонажей.
Яги: У меня обычно нет никакого образца, по которому я создаю персонажа. Я и в самом деле просто добавляю их в раскадровку по ходу дела и продолжаю рисовать ее, не задумываясь, что они будут говорить. Если появляется интересная линия, то с этого момента они начинают обретать индивидуальность.
Каку: То есть все дело в чутье*. У меня так не получается. (Смеется.)
* Японское слово «чутье» трудно перевести: оно означает одновременно наличие хороших вдохновения, воображения и вкуса.
3. Неопределенность – ключевая черта раскадровки Яги: Мне гораздо интереснее, когда персонажи не проработаны досконально. Я делаю их черновые наброски, детали появляются на этапе создания чистовика.
Каку: На ваш взгляд, лучше, когда у Вас в голове тоже неопределенность?
Яги: Да, абсолютно верно. У меня есть лишь смутное преставление о курсе истории, которую я рассказываю; путь, по которому она пойдет, то, о чем я не упоминаю в разговорах с моими редакторами и помощниками. Я его не записываю. Я работаю, держа в уме смутную идею, думая: «Это скорее всего закончится, как…».
Каку: Есть вероятность, что Вы поведете историю иным путем, отличным от того, что планировался изначально?
Яги: Да. Если, сделав половину, я нахожу интересный путь, то, как правило, несусь по нему. Неважно, сколько подсюжетов в арке, если направление годится, я меняю курс истории. Это моя позиция.
Каку: Для этого нужна смелость. На деле рисовать мангу в такой «свободной» манере очень трудно.
Яги: Причина, почему я никому не рассказываю, как будет развиваться история, в том, что если я буду рассказывать, у меня возникнет ощущение, что она закоснела, а мне это не нравится. Тоже самое, когда принуждаешь персонажей двигаться в заданном направлении, они тогда кажутся менее живыми в раскадровке. Я не хочу, чтобы персонажи превращались в пешки; даже если конец предопределен, я хочу, чтобы они решали, как к нему прийти.
Каку: Ваш издатель наверняка нервничает, когда такое происходит. (Смеется.)
Яги: Например, в «Angel Densetsu» была введена Икуно Сиратаки, которая стала прообразом Клэр. Вначале я планировал отправить ее в отставку, как только ее история окончится, но я не смог создать раскадровку, которая убрала бы ее из манги. Я подумал о том, чтобы сделать противоположное, и мне удалось плавно завершить раскадровку… «А, да она хочет тут быть!» — подумал я; иногда раскадровка сама требует персонажей.
Каку: Ваши персонажи настолько живые на стадии создания раскадровки! К слову сказать, как Вы придумываете раскадровку? Использование ключевых точек или написание сценария в равной степени распространенная…
Яги: В моем случае, я начинаю с кадров. Из-за этого мои раскадровки имеют обыкновение походить на кипы бумаг. Например, каждый раз, когда я меняю какой-то кадр, я делаю фотокопию и сравниваю с предыдущим вариантом. На этой стадии история и персонажи обретают форму.
Каку: В норме Вы не заходите так далеко… это потрясающе! Вы рисуете раскадровку по одному кадру за раз?
Яги: Обычно я создаю ее вместе с общим обзором в уме, но каждый раз по-разному. Иногда я традиционно начинаю сначала, в другой раз буду рисовать после того, как решу, каким будет хики**. Если я придумываю интересную идею посреди истории, я даю ей отвердеть и вношу мелкие изменения до и после нее… да, каждый раз по-разному. Поэтому это занимает столько времени. (Смеется.)
Каку: Сколько времени уходит на то, чтобы закончить раскадровку, и на то, чтобы все нарисовать?
Яги: На раскадровку «Angel Densetsu» уходило около недели, на «Claymore» дня 3-4; чтобы нарисовать нужно в общей сложности недели три.
Каку: Вот это да! Гораздо быстрее, чем кажется с Ваших слов!!
Яги: У меня привычка по много раз вычитывать собственные истории, это требует времени. В процессе я путаюсь в том, что интересно, а что нет. Из-за этого у меня появляется внутренний голос, который говорит: «Тебе нужно заканчивать с этим как можно быстрее!», — так что я стараюсь закруглиться поскорее. (Смеется.)
Каку: У Вас есть какое-то любимое занятие, когда во время создания раскадровки туго я идеями?
Яги: Ничего особенного, но иногда, когда я принимаю ванну, возникает ощущение, что все проблемы сами отпадают. Еще я иногда придумываю диалоги или варианты развития, когда провожу время в ванной.
Каку: Думаю, многие мангаки придумывают материал в ванной.
Яги: С душем то же самое; но я полагаю, это менее интенсивное такигё***.
** Хики — элемент манги, который привлекает аудиторию, как правило, драматический момент на последней странице главы. *** Такигё — ритуальные священнодействия, проводимые под водопадом.
4. Взгляд на карандашные наброски и работу тушью Каку: На каком этапе Вы планируете внешний вид чистовика?
Яги: Определенно во время создания раскадровки. Я планирую это тогда и в общем не меняю, пока не начинаю рисовать.
Каку: Есть что-то, чему Вы уделяете особое внимание, во время работы над композицией?
Яги: Я очень осознанно подходил к фону моей комической манги, поэтому при работе над композицией главным была легкость понимания аудиторией. То же самое верно и для диалогов, содержания, внешнего вида; я стараюсь не захламлять кадр ненужными деталями. Например, в сценах, где персонажи говорят, я стараюсь по минимуму изменять их положение. С другой стороны, я не думаю, что у меня хорошо получаются, сложные композиции с множеством значимых деталей. (Смеется.)
Каку: Если говорить о расположении объектов, в «Claymore» Вы используете очень специфическую технику работы со скринтоном. Как Вы им управляете? Молодые мангаки часто испытывают затруднения с тем, сколько его наносить.
Яги: Для меня все упирается в понятность изображения. Если задний фон загроможден деталями, я использую скринтон, чтобы исправить это. Думаю, в «Angel Densetsu» я использовал слишком много тона, поэтому я попытался использовать его в «Claymore» гармонично, но опять переборщил. (Смеется.)
Каку: Какие части манги рисовать приятнее всего?
Яги: На каждом этапе: во время создания раскадровки, черновых набросков, рисунков, — ты занимаешься разными вещами, они по-своему приятны и по-своему трудны. Эти процессы всегда трудные, но когда я смотрю, как продвигается работа, то чувствую душевный подъем и удовлетворение.
Каку: Вы упомянули, что большинство решений принимается на этапе раскадровки. Случается, что Вы увязаете во время рисования?
Яги: Иногда, когда приходится рисовать то, чего я никогда не рисовал раньше, возникает много трудностей при создании черновых набросков. Тогда я передаю помощникам что-то, законченное на 80%, чтобы они работали над фоном, и оставляю размышления на потом. Когда я перехожу к рисованию, я еще раз смотрю на это и решаю, что с ним делать. (Смеется.)
Каку: Вы не думаете, что скорость рисования возрастает, если серия выходит на протяжении длительного времени?
Яги: Я думаю… думаю, что рисование черновых набросков ускоряет работу. Я дохожу до того, что могу работать импульсивно, чем дольше продолжается серия, тем быстрее я становлюсь, а импульсивные наброски обычно становятся по-настоящему хорошими рисунками. С другой стороны, работа тушью может замедлять. (Смеется.) Когда я совершенствуюсь в рисунке, то начинаю видеть свои недочеты… и так получается, что я пытаюсь замаскировать их, улучшая качество рисунка, что в итоге выливается в сверхурочную работу.
Каку: Полагаю, по мере Вашего развития поднимается и устанавливаемая Вами планка.
Яги: Да. Оглядываясь назад, на мои старые работы, я бы, наверное, не принял фоны моего помощника, не говоря уже о собственных рисунках. (Смеется.)
Каку: Это то, с чем я сам борюсь: я чувствую расхождение между моими карандашными набросками и рисунками, обведенными тушью. Когда я заканчиваю обводку тушью и стираю линии, проведенные карандашом, я смотрю на свой чистовик и думаю: «Хм? Я считал эту сцену более живой», — и в итоге чувствую некоторое разочарование. Можно ли с этим что-нибудь сделать?
Яги: У меня тоже проблема с тем, что рисунок, обведенный тушью, выглядит более плоским, чем карандашный. Я всегда держу поблизости фотографию наброска и сравниваю. Если рисунок, обведенный тушью, слишком плоский, я добавляю больше линий, чтобы это компенсировать.
Каку: Хорошая идея — сравнивать рисунки, обведенные тушью, и сканы набросков! Мне такое… никогда не приходило в голову!
Яги: Да. С карандашными набросками проще определить интенсивность. Я стараюсь по возможности передать ее чистовику, особенно в моментах, где много жизни и напряжения, поэтому всегда держу поблизости копию карандашных набросков.
Каку: Сегодня я узнал нечто значимое! Попробую использовать этот прием в своей работе! Я всегда думал, что если стану рисовать лучше, то смогу выразить пером все то, что мне удается выразить карандашом. Когда Вы додумались до такого?
Яги: Во время создания «Angel Densetsu», когда хотел, чтобы Китано выглядел ярче, но был не очень уверен в своем умении рисовать… тогда я взял карандашный набросок и неожиданно для себя использовал его, чтобы улучшить обводку.
Каку: У всех молодых мангак схожие проблемы, почему никому другому не пришло на ум «сравнить с карандашным наброском». (Смеется.)
Яги: Я никогда не был уверен в своем умении рисовать. Я думал, что-то вроде: «Мне придется что-то с этим делать», — так у меня вошло в привычку сравнивать рисунки и наброски.
Каку: Так вот что Вы имели в виду под сравнением с оригиналом, когда Вы меняете кадр в раскадровке!
5. Мысли о том, что делает мангу «хорошей» Каку: У Вас есть какие-нибудь особые источники вдохновения?
Яги: Я всегда читаю мангу; еще смотрю фильмы и аниме; прочитываю по нескольку книг; в общем ничего особенного. Полагаю, ответ — манга? Но, еще раз на всякий случай, я просто читаю ради удовольствия…
Каку: Когда Вы читаете мангу, что наводит Вас на мысль, что это «хорошая манга»?
Яги: Хм… Возможно, я так думаю, потому что я сам работаю в этой отрасли, но в большинстве своем манга хорошая. По меньшей мере, если манга выходит в виде серии в журнале или томами, она обычно хорошая.
Каку: Есть среди работ те, на которые Вы обратили внимание?
Яги: Из того, что прочитал за последнее время, мне особенно понравились «Harukaze no Snegurochka» (Снегурочка в весенний ветерок) Хироки Самуры, «Silver Spoon» (Серебряная ложка) Хирому Аракавы и «Sanzoku Diary» (Дневник охотника) Кэнтаро Окамото. Похоже, мне нравится манга, которая показывает мне миры, которых я раньше не видел.
Каку: То есть Вам больше интересен мир, чем персонажи или художественный стиль?
Яги: Верно. Соответственно мне обычно нравится любая манга, которую я раньше не читал.
Каку: Есть ли в этом что-то общее с Вашим стилем? Когда Ваши персонажи начинают жить в раскадровке и принимают спонтанные решения, а не движутся заданными путями?
Яги: А, теперь, когда Вы об этом упомянули, возможно, так и есть! Я тоже думаю, что стараюсь «нарисовать что-то, чего не видел раньше». Даже при том, что манга существует уже не один год, среда никогда не перестает порождать новые захватывающие идеи. В отличие от кино мангу можно создать в одиночку. Это позволяет мангакам показать на 100% то, что они хотят выразить, и поэтому, думаю, мы и можем увидеть столько разных и оригинальных работ.
Каку: Тем не менее, при том, что «Claymore» старалась быть новаторской, она оставалась легко понятной и очень гармоничной; это была великолепная работа, привлекавшая всех. Откуда у Вас такое чувство гармонии?
Яги: Возможно, оно происходит из моего опыта работы над комической мангой. Для меня важно, правильно преподнести историю и персонажей. Я часто говорю себе: «Если начнешь арку, она не закончится, пока ты ее не закончишь». Независимо от того, сколько подсюжетов я ввожу, я должен быть уверен, что доведу все до развязки.
Каку: К слову сказать, есть какие-то рецепты, как сохранять работоспособность при создании такой длинной серии?
Яги: Полагаю, жить жизнью нормального человека. Я не сова, сплю 6-7 часов в сутки. Было время, когда я пробовал работать дольше, урезая время на сон, в итоге появилась мигрень, так что моя производительность упала и наступил упадок в рисовании и создании истории. Во время работы над «Angel Densetsu» несколько раз приходилось полуночничать, но работая над «Claymore», я никогда не засиживался допоздна. По правде сказать, я очень завидую художникам, которые могут работать без сна, не снижая качества.
Каку: Последний вопрос, не могли бы Вы сказать напутствие молодым мангакам вроде меня?
Яги: Думаю, преимущество в том, чтобы быть мангакой, заключается в возможности «создавать нечто, что можешь создать только ты». Даже если кажется, что не хватает каких-то навыков, нужно помнить, что временами это может придать вам индивидуальность, как мангаке. Самосовершенствование — великое дело, но неотличимость от других художников делает вас неинтересными. Борьба с собственными недостатками может закончиться победой над индивидуальностью, поэтому стоит хорошо обдумать, как вы планируете двигаться вперед и на чем будет держаться ваш фирменный стиль. Я часто читаю то, что присылают на рассмотрение редакции, и радуюсь, когда нахожу мангу, имеющую нечто, выделяющее ее среди прочих. С нетерпением жду ваших работ!
Каку: Сегодняшний день выдался очень благодатным, я чувствую настоящий приток энергии! Спасибо за то, что уделили время!!
От Йомыча: это первый заход, дальше выкладываться будем по мере поступления.
Название: Баллада об опасных девах Автор: Йома-рифмоплет Персонажи: Клэр, Рубель, Офелия, Лаки, длинношеяя тварь из Гонала Форма: похабная поэма Размер: 496 слов Рейтинг: R за матюги и рублю Жанр: юмор, драма Саммари: стихотворный синопсис арки "Бесчисленные надгробия" Предупреждения: поэма! Треш, мат, похабность, как заказчик и просил. От автора: Это "лёгкий вариант" ибо первый был настолько похабен, что, мне самому неловко стало, пока его читал... Пришлось переделывать.
Названия: О псах без хозяев и цели Автор: грустный йома. Очень грустный Персонажи: клеймор, отец Мор Рейтинг: R Жанры: общий, ангст Категория: джен Предупреждения: Насилие, манямба Размер: мини, 1260 слов Примечание автора: я действительно хотел написать исповедь. Правда. Прости, заказчик.
читать дальше 3. — Убийство — грех, но разве не рождены мы, чтобы жить во грехе? — спросила Таша у отца Мора. В воскресный день было светло и чисто, внутренний двор монастыря жил своей странной суетливой жизнью: много клеймор, как из старших поколений, так и поколения Таши, послушники, монахини. У каждого были свои дела, каждый спешил, не обращая внимания на других. Разве что клейморы порой останавливались и смотрели вокруг. Лица у них были разные: от недоумевающих до радостных. Они были свободны от Организации, живы, истребили Пробудившихся. Их приветствовали как героев. Жители Рабоны радовались присутствию клеймор. Многие до сих пор не могли в это поверить. Отец Мор наблюдал за этой суетой с умиротворением человека, который знал, зачем живёт, и был уверен, что всё идёт как надо. Таша не хотела разрушать его покой, но лучшего момента ей вряд ли бы довелось найти: сразу после проповеди, когда в памяти ещё живы и свежи слова, обращённые к слушателям. Отец Мор вздрогнул, когда она подошла и обратилась к нему, вопрос Таши его изумил, как будто бы она подвергла сомнению незыблемые истины. — Разумеется, нет, — мягко, будто разговаривая с ребёнком, ответил он. — Человека вольно или невольно совершает те или иные проступки в течение своей жизни. Но Святая Рабона... Он говорил. Таша слушала. Она могла бы многое рассказать об убийствах: её поколение ещё не распределили по рангам, но уже натаскивали, как гончих псов. На запах, ощущение ауры, на следы йома. Как выслеживать их среди сутафской пустыни, в густом лесу или среди поселения. Как отличить йома от человека. Как подавлять свою ауру. Как убивать. Таша помнила лежащего на полу человека с пробитой головой. Из раны сочилась тёмная кровь, медленно растекаясь по каменному полу. Человек дёргался, будто бы в агонии, извивался как червяк. Это был йома, его выпустили из клетки, и Таша отрубила ему обе руки и ноги. Ей было очень страшно, но наставник одобрительно кивнул. Сказал: добей его, ну же. Сверни ему шею. Покажи, на что способна. Треск ломаемых позвонков отдался в её теле эхом. Руки изгваздало кровью. Позже, когда наставник отвернулся, Таша быстро лизнула пальцы. Металлический вкус крови с отчётливым гадостным ощущением скверны запомнился ей лучше всего. Как и то, что зашитая внутри тела плоть йома будто бы пошевелилась, отозвавшись тяжёлым чувством голода.
2. Поколение Таши приютили в монастыре. Здесь было лучше, чем в Организации: никаких горьких лекарств, ежедневных осмотров, тренировок, с которых легко было не вернуться. Где угодно было бы лучше, чем в Огранизации. Жизнь была несложная, размеренная. Убаюкивающая. Многим нравилось. Таша думала, что будет потом. Старшие клейморы разбрелись по Острову, порой возвращаясь в Рабону: высокие, красивые, очень усталые. Йома, а уж тем более Пробудившиеся, почти повывелись, сгинули. Все говорили о новой, лучшей жизни, о том, что "надо быть человеком", говорили и верили, радовались. Всё будет хорошо, твердили. Таша сомневалась. У неё в памяти были подземелья и человек — нет, йома, — с пробитой головой: из широкой раны виднелся мозг, а шея была неестественно искривлена. Вкус и запах йомской крови отпечатались в памяти намертво. Смутные воспоминания, похожие на кошмарные сны, не отпускали её. Летти, Виолу, Майю — тоже. Всех остальных. От старших Таша узнала: их создавали, чтобы они убивали йома, а потом пробудились. Если пользоваться силой часто, то рано или поздно дойдёшь до своего предела и Пробудишься, станешь одержимым голодом чудовищем. Тогда тебя убьют твои же сёстры-клейморы. Потому что всегда надо сохранять человечность — Но если мы не люди, тогда как нам жить? — спрашивала она сестру Латею. Сестра Латея улыбалась и отвечала: — Ты научишься со временем. Все мы научимся. Таша хотела слышать не ответ монахини, а клейморы. Номера Три, Галатеи. Но той будто бы не было в живых. Была слепая монахиня, уверенно передвигающаяся по храму, занимающаяся своими делами. Меч Галатеи пылился где-то в углу, ненужный, забытый. Спросить Мирию, Денев, Клэр, кого-то ещё из старших воительниц Таша не решалась. Прочие воительницы давали одинаковые ответы: жить как человек. Свой дом, белый забор и кот. Близкие люди. Дни летели за днями. Слушая проповеди отца Винсента, отца Мора, она не ощущала ни капли восторга или единения с другими. Помогая в монастырском саду или огороде, занимаясь сотней разных вещей, Таше достаточно было закрыть глаза, чтобы вызвать в памяти сцену с убитым йома, его отрубленными руками, ногами, сломанной шеей. Мысль об исповеди не пугала её, но Таша не хотела бы прибегать к этому средству: вероятно, все её сомнения проистекали из неопытности, из того, что она не знала жизни и поэтому не могла быть "как человек". Выходя в город, она приглядывалась к людям, наблюдала за ними. Порой выбирала счастливую пару и следовала за ними настолько незаметно, насколько умела. Чаще всего путь этих людей заканчивался в домах и в постели: Таша видела, как они раздеваются и совокупляются. Их мягкие тела с чёткой границей загара и бледной кожей, скрытой под тканью, волосы на теле вызывали у неё странное чувство недоумения. Иногда люди входили в дома и занимались обыденными делами: готовили, разговаривали, играли с детьми. Иногда — расходились по своим делам. Быть-как-человек. Жить-как-человек.
1. Исповедь Таши принимал отец Мор. В самом начале, когда она только попала в Рабону, он был выше её на полторы головы. Теперь Таша смотрела на него сверху вниз и думала, что в всё как-то незаметно поменялось. Разрушенные стены, уничтоженные дома, разбитые камни исчезли как-то совсем незаметно. Раны на теле Рабоны будто затянулись сами собой, чтобы всё пошло своим чередом. — Простите, святой отец, я согрешила, — сказала Таша. Отец Мор прислушался к завыванию вьюги на улице и несколько нервно кивнул. — Я слушаю тебя, дитя. Продолжай. — Я не знаю, что мне делать. Вы говорите о Святой Рабоне и её милости, и я благодарна ей и вам за кров, хлеб и работу, которой могу заниматься, — медленно проговаривала заученные слова Таша. — Но я не верю в Рабону. Это хороший город, в нём много добрых людей. Но это не место для клеймор. Каждую ночь я вижу убитых йома: их много, очень много. Нас учили убивать, святой отец. Убивать йома. Я вскрыла череп одному, и он был ещё жив. Я свернула ему шею, но до этого отрубила руки и ноги. Господин Даэ показывал нам экспонаты: люди с зашитыми глазами, зашитыми ртами, собранные из кусков других тел. Мы видели чудовищ, части которых теперь находятся в нас. Мы — кровь от их крови и плоть от их плоти. На причастии вы подаёте вино и хлеб, как тело Святой Рабоны. Мы едим. Всякий раз мы совершаем грех — мы пожираем её плоть, пьём её кровь. — Дитя моё, — тихо ответил отец Мор, — послушай меня. И он вновь говорил о святых и их жертвах, об оправданности ритуалов, о прикосновении к богу. Потом говорил о месте клеймор в этом мире. Таша слушала. — Вы станете глубоким стариком, ваше лицо изрежут морщины, ваши зубы выпадут, а глаза станут почти слепы, руки будут трястись, все истончившие хрупкие кости, все слабые мышцы — болеть, а суставы станут издавать натужный скрип при любом движении. Ваши волосы побелеют, как снег Рабоны, а разум помутится. Вы станете стариком, а сестра Галатея будет всегда красива и столь же сильна, как и двадцать, тридцать, сто лет назад, — сказала она. — Она увидит вашу смерть и смерть всех людей Рабоны. Я тоже увижу. Как нам жить среди них, если мы переживём каждого? Отец Мор замолчал. Таша стояла на коленях. Каменный пол храма морозил колени, а за окном бесновался ледяной ветер. Его вой походил на рык и стоны тысячи Пробуждённых. Нынешняя зима выдалась невиданно холодной. Таша ждала.
Вместе с ветром и морозом ворвалась одна из клеймор — недавно принявшая постриг Виола. По её ошалелому лицу было понятно, что случилось нечто из ряда вон. — Корабли! — крикнул Виола. — Госпожа Мирия сказала, что к Острову причалили корабли с Материка! Всех собирают в главном зале! Таша поднялась с колен. — Вы идёте, святой отец? — спросила она. Отец Мор не ответил. Закрыв глаза, он молился. На миг Таше померещилось, что он плачет. Но, скорее всего, ей лишь показалось.
Название: Noblessе oblige Автор: Йома с фейерверками и шампанским Персонажи: Исли, Ригальдо, Люсиэлла, Кассандра, Агата, Роксана. Вини-Пух и все-все-все. Размер: мини, 1866 слов Категория: джен, гет и слеш косвенно Рейтинг: R за матюги Жанр: юмор, драма Саммари: «Йома фуд». Декабрь. Отчеты. Корпоративы. Пиздец.
читать дальше— Может, так? — Люсиэлла привстала и, выгнув, как кошка в течку, спину, толкнула Исли еще один эскиз. Тяжелая грудь оттянула свитер, и в вырезе мелькнуло черное кружево бюстгальтера. Исли устало вздохнул. Эта сцена повторялась изо дня в день, и поначалу даже вызывала сдержанный интерес. Сейчас Исли точно знал, сколько именно и каких лифчиков хранит платяной шкаф Люсиэллы, и при необходимости мог бы предоставить их краткую инвентарную опись. К счастью, пока что этот документ никому не понадобился. Хотя бы этот. — Ну-ка, ну-ка… — Исли пододвинул к себе эскиз. Радостный желтый фон листа перечеркивала кроваво-красная надпись «Йома — вашему дому!» Буквы почему-то щетинились готическим шрифтом, и над ними сияла яркая радуга, вокруг которой парили звездочки, бабочки и что-то еще, опознанию не поддающееся. — Это что? — ткнул пальцем Исли. — Это? Полуфабрикаты, — охотно пояснила Люсиэлла, подаваясь еще ближе. — А почему именно полуфабрикаты? — удивился Исли, с изумлением вдруг узнавая в невнятной хрени мороженые шницели и фаршированный перец. — Мясо и ливер маркетологи зарубили из-за неэстетичности, а сосиски и колбасу — из-за сексуального подтекста. — Люсиэлла облизала ярко-красные губы, глаза у нее стали томными и жадными. Исли на всякий случай отодвинулся. — Знаешь, а пускай-ка принесут мне вариант с сосисками. Если это на всех так действует, нужно пускать в работу. Беспроигрышный вариант. — Да… Сосиска — это всегда беспроигрышный вариант, — выдохнула Люсиэлла, нежно оглаживая наманикюренным пальчиком эскиз. — А почему шрифт такой? — Исли заворожено наблюдал, как алый ноготь ласкает парящий на радуге мороженый чебурек. — Работаем с ассоциациями. Все знают, какие у немцев отличные сосиски… — Люсиэлла уже делала эротический массаж голубцу. — Да. Конечно. А знаешь что? Скажи дизайнерам, пускай они на варианте с сосисками «Дас ист фантастишь» напишут. Работать с ассоциациями — так работать. Люсиэлла удалилась, покачивая бедрами, юбка на круглых ягодицах при каждом шаге натягивалась так, будто должна была лопнуть по швам. Каждый раз Исли надеялся, что вот сейчас-то нитки не выдержат — и каждый раз был разочарован в своем ожидании. Черт его знает, из чего шили эти юбки, но прочными они были — пиздец. Когда дверь наконец захлопнулась, Исли устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Перед внутренним взором кружились сосиски, лифчики и похожие на арбузы ягодицы, обтянутые атласной тканью. На кой дьявол он подписал контракт? Нужно было сразу на порностудию идти. Там если и ебут мозги, то хотя бы не полуфабрикатами. Пискнул селектор. Какое-то время Исли с ненавистью смотрел на мигающий огонек, потом ткнул в пульсирующую красным кнопку. — К вам начальник службы безопасности! — даже через динамик голос Агаты звучал так, будто она собиралась ткнуть собеседнику вилкой в глаз. Вот удивительный же эффект. Пока не раскроет рот — роскошная ведь баба. А как только заговорит — все, жизнь насекомых. Богомолы, кара-курты и прочие осы-наездницы. Все же правильно ее из отдела продаж убрали. А то клиенты, говорят, даже интересоваться начали — а из кого, собственно, голубцы? Ногтей в них, случайно, не попадается? Пломб? Золотых зубов? Зря, кстати. ОТК бдил. Ни гвоздей, ни дохлых мышей, ни пломб. За такую лажу Исли драл безжалостно. Качество — это прибыль. А ногти — нет. — Давай его сюда, — Исли подавил зевок и отхлебнул остывший кофе. — Приятного аппетита. Исли поперхнулся и закашлялся. Ригальдо всегда входил бесшумно. Была это привычка или позерство, для Исли так и осталось загадкой. Упреки в подкрадывании Ригальдо пресекал, ссылаясь на армейское прошлое, многолетнюю выучку и неистребимые рефлексы. Вот только рожа у него, когда удавалось все же кого-то напугать, была неоправданно довольной. Что делало уверения малоубедительными. — Я же тебя просил — не подкрадывайся. Чуть рубашку не заплевал себе. — Извини. Ковер, — пожал плечами с самым невинным видом Ригальдо. — До ковра еще полметра. Садись. Докладывай. — За истекшие сутки происшествий нет! — рявкнул Ригальдо, выкатив ставшие вдруг оловянными глаза и щелкнул каблуками. — Тьфу ты. Давай нормально, а? Без этого вот твоего... — Исли неопределенно пошевелил пальцами, подыскивая слово. — Твоя задача — не охрана государственной границы, а чтобы канцелярию не тырили. Давай как-то соответственно. Ригальдо ухмыльнулся, развернул стул и сел на него верхом. При этом его лицо с пробивающейся темной до синевы щетиной оказалось в полуметре от физиономии Исли. — Так достаточно соответственно? — Даже слишком. Ты что, дома не ночевал? — С чего ты взял? — Вид у тебя… не того. — Да что ты понимаешь в стиле. Это голливудская небритость, мать ее. Легкая небрежность придает образу уверенность и шарм, все дела. — А-а-а… Ну раз уверенность и шарм — тогда другое дело. А перегаром чего несет? И засос на шее. — Европа на рабочем месте спит, — находчиво и дипломатично ушел от ответа Ригальдо. — Вот и молодец. — В смысле? — В смысле, быстро работает. Все успевает, еще и на поспать время остается. Мне бы так, — завистливой вздохнул Исли. — Так запрись и спи. Кто тебе не дает-то? — Ты, например. Люсиэлла. Агата. Еще с полсотни долбо… коллег. Ну и чувство ответственности, конечно. Куда ж без него. Сотрудники «Йома фуд» душой болеют за корпорацию. — Ну да, ну да. То-то тут все такие душевнобольные. Так что, не будешь Европу премии лишать? — Да ну ее. Пусть хоть один человек тут счастливым будет. Чем еще порадуешь? — Рифул спит с Дафом. — С охранником, что ли? — А ты еще Дафа знаешь? — К счастью, нет. Одного более чем достаточно. А зачем? — Что зачем? — Зачем спит? — А я знаю? Мне что, подойти и спросить? Может, вкусы у человека такие вот странные. Кто-то беляши молоком запивает, кто-то караоке любит. Тебе не пофиг? — В обще-то, пофиг, конечно. Так, любопытно. Вот везде же — у мужика должно быть то, у мужика должно быть это… Картерный рост, развитие, цели в жизни. И тут вдруг Даф. Да это же самое большое одноклеточное в мире. Ты что-нибудь в женщинах понимаешь? — Понимаю. За мужчиной женщина должна быть, как за каменной стеной. Вкурил? — А, в этом смысле! Тогда да. Даф — гранит. — Глыба. Базальтовая. — Непрошибаемая. — Хоть лоб разбей. — Значит, Рифул любит надежных мужчин, — подвел итог Исли. — Вот кто бы мог подумать? — Ну, знаешь, глядя на тебя тоже никак не подумаешь, что ты с малолеткой и мужиком живешь. — Присцилла совершеннолетняя. — Угу. А то. — А Лаки съедет, как только найдет работу. — Да, да. Я ж не спорю. Может, сходим куда-нибудь вечером? — Нет. -Могу побриться. — Блядь. Хоть ты не доставай, а? Мало мне Люсиэллы? — Вот чем я хуже Лаки? — Да причем тут Лаки! Живет он у меня! Просто живет! — И я могу. — Ригальдо. Нет. По буквам. Николай-Ебать-Теорминатор. — Что-что? Как ты сказал? Ну-ка повтори! — Да отвали ты! — Нет! Не отвалю! Эти ассоциации не случайны, я тебе как специалист говорю. — В чем? В терминаторах? — Нет. И не в Николаях. Так что, сходим куда-нибудь? — Блядь. Ригальдо. — Ладно. Понял. А когда Лаки съедет? — Ригальдо! — Все, все! Проехали. — Ригальдо поднялся, одернул встопорщившийся от странной позы пиджак. — А ты не поэтому насчет Дафа так расспрашивал? — В смысле? — Ну, я вот подумал… Ебать терминатор — это ж как раз он и получается. — Нахер пошел! — рявкнул Исли, багровея. — Да я бы с радостью, — нахально осклабился Ригальдо и гордо прошествовал к двери. Стул так и остался стоять посреди комнаты. Исли, изогнувшись, попытался подцепить его носком за ножку. Не достал, сполз пониже, потом еще и еще… Наконец, поддел стул мыском туфли и рывком притянул его к столу. Сверху откашлялись. Какое-то время или раздумывал, а не лучше ли окончательно залезть под стол, приговаривая «чур я в домике». Идея была соблазнительной, но в должностные обязанности не вписывалась. Пришлось вылезать. — Да? Кассандра стояла, потупившись, прижимая к груди толстую пачку бумаг. — Что это? — Накладные. Платежки из бухгалтерии. Чеки. На подпись, — она отчаянно покраснела и бухнула документы на стол. — Вот. Бочком, опасливо придвинулась поближе, разбирая бумаги, склонилась над плечо, навалилась маленькой твердой грудью. — Вот тут подпишите, где галочка. И тут. И вот тут. Она перекладывала бумаги из одной стопки в другую, елозя по Исли неумело и старательно, как студентка консерватории — по шесту. Костюм у Кассандры был дешевый, лацканы пиджака нелепо топорщились, подчеркивая вопиющую пустоту под ними, а стрижка выглядела так, будто волосы не срезали ножницами, а отгрызали зубами. Впрочем, у этого тоже наверняка было какое-то красивое название. Вроде голливудской небритости. Голливудская потрепанность? Голливудская аллопеция? Исли размашисто подписался на последней платежке. — Все? Кассандра стояла рядом, колупая пальцем стол. — Кассандра? — А? — Все? Или еще что-то? — Все… — заворожено протянула она, глядя Исли куда-то в район правой ключицы. — Спасибо. — Пожалуйста, — Кассандра бессмысленно передвигала бумаги по столу, равняя и вновь рассыпая стопку. — Тогда можешь идти. — Да. Конечно. Я… уже, — она сгребла в охапку документы и метнулась к двери, безжалостно вбивая каблучки в ковер. — О боже, — с чувством сказал Исли закрывшейся двери. — Уволюсь нахуй и пойду снимать порнофильмы. Там хорошо, там все и без меня заебанные. Мигнул селектор. — Что еще?! — Роксана, — коротко отрубила Агата, и огонек погас. Ага. Роксана. Да уж, тут, в принципе, можно больше ничего не уточнять. Роксана вплыла в дверь, застыла, позволяя в деталях рассмотреть все изгибы и впадины. И головка — чуть набок, в самом выгодном ракурсе, ротик приоткрыт, легкая полуулыбка. Исли с трудом подавил желание спросить, долго ли она позировала перед зеркалом, отрабатывая мизансцену. Чего спрашивать-то? И так видно, что долго. — Да? — Профсоюз предлагает провести корпоратив в «Пробуждении». Как вам идея? — Корпо… а, да, точно. Новый год же. — Исли растянул губы в деревянной улыбке и мысленно ударился головой о стол. — Отличная идея. Уютное место. — Да. И недорого. Вот примерное меню, — Роксана положила на стол исписанный ажурным бисерным почерком лист бумаги, — вот список сотрудников, галочкой отмечены добровольцы. — Какие добровольцы? — В организации праздника. Конкурсы, Дед Мороз, Снегурочка. Кстати, это я. Как вы думаете, у меня получится? — Роксана выпятила немаленькую грудь и сложила губы трубочкой, будто для поцелуя. Кажется, этого персонажа детских утренников она представляла как-то уж сильно оригинально. Видимо, имело место творческое переосмысление. Ну или мы все тут ебанулись, — с каким-то даже весельем подумал Исли, одобрительно кивая Снегурочке. — Отлично. И подарки. — Да. Обязательно. Мы тут подумали, что будет очень интересно, если все придут в костюмах. Сделаем бал-маскарад. Как вам идея? — Замечательно! — после Снегурочки Исли было уже море по колено. — Гениально! Я только за! Роксана кокетливо взмахнула ресницами, поправила прядку волос. — Может, вы будете Дедом Морозом? Мне кажется, у нас будет отличный тандем. — Нет, ну что ты, Роксаночка. Ну какой из меня Дед Мороз? — Нет? — разочарованно протянула она, наматывая локон на палец. — Жаль. А кем же вы тогда будете? — Я? Конем, Роксаночка, конем. — Конем? — Да. У меня и пальто есть. Гениальный план, все утверждаю, донеси до коллектива. Твори! — Исли патетическим жестом простер руку, ненавязчиво указывая ею на дверь. Роксана обиженно надулась, но вышла, оставив листик с меню на столе. Видимо, для официального заверения подписью. Черт его знает. Исли откинулся на спинку кресла, ослабил галстук и двумя большими глотками допил кофе. Зажужжал мобильный. Сука. Скрипнув зубами, Исли дотянулся до бодро скользящей по лакированному столу к краю пакости и взглянул на экран. Ригальдо. Да какого?.. — Что? — рявкнул он в трубку, выбивая свободной рукой из пачки сигарету. — Я насчет корпоратива. — Что еще? — Не вздумай притащить на него Присциллу. Это статья. Кто-нибудь стуканет — и все, прощай, карьера, здравствуй, Дальний Восток. — Присцилла. Совершеннолетняя. — Да-да. Я помню. Я тебя предупредил. Исли нажал отбой и швырнул трубку на стол. С изумлением посмотрел на сломанную пополам сигарету, метнул ее в урну. Замигал селектор. — Кто?! — Мантис. Говорит, что не успеет до праздников сеть протянуть, ему рук не хватает. Пускать? Шеф, вы там? Шеф! Исли сложил руки на столе, лег на них лбом и закрыл глаза. — Господин Илси? Шеф? Мысленно он видел заявление на увольнение, гостеприимно распахнутые двери порностудии, слышал крики «Мотор!» и вдохновенные стоны актеров. Это было чудесно. Обнаженные тела сплетались перед камерами, режиссеры ставили мизансцены, операторы кружили, выбирая ракурс. На порностудии все страстно, радостно, искрометно ебали друг друга. И никто, — никто! — не ебал Исли. Это был рай. Скрипнула дверь, прошуршали шаги. — Шеф, это я… Насчет сети, — пробасил над головой Мантис. — Там того. Этого. Исли вдохнул. Выдохнул. Улыбнулся и поднял голову. — Рассказывай.
Название: Аминь Автор: Йома-летописец Персонажи: ОЖП и другие. Категория: джен Жанр: пост-канон с ретроспективой Размер: мини, 1517 слов Рейтинг: G Краткое содержание: война давно закончилась, уцелевшие молятся о павших Предупреждения: нет От автора: дорогой заказчик, прости за все, меня настиг зверь-неписец, и я целый месяц думал, как же можно написать об Октавии.
читать дальшеЗа прошедшее годы Рабонский собор разросся, обзавелся несколькими дополнительными зданиями. Одно было целиком отведено под монастырь для новых монахинь, бледных беловолосых дев, чьи кельи больше напоминали казармы. Под зданием, в обширном подвале, относящемся к разветвленной сети рабонских катакомб, монахини хранили драгоценные реликвии прошедшей войны. Сестра-дежурная, покончив с утренней молитвой, достала из кладовки пыльные тряпки и метлу и спустилась вниз. Дверь в хранилище выглядела тяжелой для ее тонких рук, но она легко открыла ее. Бледная ладонь на темном дереве выглядела совсем белой, как у мертвеца. Остановившись на пороге, внимательно оглядела представшую ее глазам картину. Вдоль стен на специальных стойках блистали ярко начищенными лезвиями многочисленные клейморы. Посреди хранилища лежали стопки книг, журналов и графиков, вынесенные командиром из Сутафа; особая черная форма в количестве шести штук – та, что носили Отступницы во время семилетнего перерыва. Взгляд сестры с любопытством и почтением скользил с одного экспоната на другой, не задерживаясь надолго. Все это относилось к тому дню, когда она и ее подруги были освобождены. Оставив осмотр, она вооружилась пыльной тряпкой. Уборка хранилища проводилась регулярно, поэтому ей немного было работы. Она скорее посматривала, есть ли где пыль, все ли лежит на своих местах. Пока она шла вдоль длинного стеллажа с научными трудами из Организации – командир и настоятельница еще не решили, как следует с ними поступить, – зацепилась взглядом за небрежно лежащую сверху тетрадку. Тетрадка как тетрадка. В тонкой обложке из кожи, выкрашенной в черный цвет. Спереди когда-то был приклеен символ веры, но он давно отвалился, остались только следы клея, повторяющие его очертания. Сестра пропустила сквозь пальцы страницы – на срезах они были уже изрядно потрепаны. Внутри на сгибе между внутренней стороной обложки и первой страницей была едва заметная глазу бахрома – кто-то вырвал первые страницы. Первые строки сверху были старательно замараны, но, приглядевшись, сестра прочла: Те, которые думают, что всякое душевное зло происходит от тела, заблуждаются. Не плоть тленная сделала душу грешной, а грешница душа сделала плоть тленной. Сестра похихикала – подобными речами епископ распространялся с кафедры каждое утро воскресенья. Ее взгляд скользнул дальше; плотные строки, выведенные аккуратным округлым почерком, цеплялись одна за другую. Неизвестный автор с легкой иронией описывал повседневный быт жителей городов южных земель, метко подмечая мелкие особенности. Сестра присела на краешек одного из сундуков, выхватывая взглядом куски записей о тут то там. «Первые дни прошли как в тумане. Мало что помню. Когда очнулась, нашла рядом с собой этот дневник. Кажется, он того святоши; он до последнего пытался убедить меня в том, что я совсем не хочу его кишок. Вот дурачок. Вкусно же было.» «Сегодня видела издалека пробужденную форму Исли с Севера. Вот это… Жеребец! Интересно, почему наши формы так схожи? Я – тонконогая необузданная кобылица и он – словно конный рыцарь, закованный с ног до головы в броню. Может, он мой потерянный в детстве брат? Ну а вдруг?» «Случайно наткнулась на эту тетрадку при переезде. Совсем забыла. Теперь постараюсь делать записи почаще.» «С востока несет кровью и смертью. Люди не замечают, а меня с ума сводит. Хочется, сломя голову, кинуться туда, но я не рискую. Вслед за запахом крови встречный ветер приносит следы силы йома, такой яркой и ослепительной, что кому-то вроде меня лучше не высовываться.» «Вчера она прошла мимо моего города. Я ждала ее, затаившись на холме, и отчетливо видела спутанные рыжие волосы, все еще измазанные кровью, и два гибких хвоста, усеянных бесчисленным зубастыми пастями. Фу. Это надо же даже в человеческой форме быть такой отвратительной.» «До нашего городишки слухи доходят медленно. Вчера столкнулась с парнем из первого поколения. Слабак искал, где обосноваться. Говорит, наша Госпожа Юга устанавливает свои порядки. Убивает женщин и порабощает мужчин. Немногие счастливчики, кому удалось сбежать, ищут новое пристанище. Те, кому не так повезло, уже нашли свой последний приют в ее ненасытной утробе.» «Сходила вглубь южных территорий, посмотрела, что да как. Притвориться ветошью –и можно увидеть очень многое. Рабонский бог, если ты есть, как можно носить такие платья?» «Для тех, кто не хочет ни во что вмешиваться, практически не осталось мест для жизни. На Севере – Исли, на Западе – Рифул, на Юге – Люсиэлла. Ну а на востоке – Организация. Совсем уже все заполонили. В центральном регионе не сильно лучше. С холма Роквэлл несет кровью и плотью. За несколько миль окрест слетелось воронье, холм стал полностью черным. Вороны жрут и дохнут прямо на месте. Прилетают новые и снова дохнут. Сколько там полегло воительниц? Сколько бы ни было, сейчас Организация почти полностью обескровлена. Как тогда, когда пробудилась Люсиэлла. Я могла бы помечтать о том, что все, кому небезразлично их будущее, могли бы собраться вместе и покончить с черными разом. Но я осознаю, что тогда полетит к йомам хрупкое равновесие между всеми силами, раздирающими наш маленький мирок. Да и не соберемся мы. Это что-то за гранью возможного.» «Откуда Черные берут таких чудовищ? Все затихли, спрятались. Через половину материка на Север тянется широкий след из разрушенных, повырезанных городов. Над всеми живыми навис призрак однорогой твари.» «Сегодня пересеклась с Имир. Слухи ходят, что Исли победил Однорогую.» «С момента появления Однорогой минуло уже много лет. Порождения зашевелились. Не знаю чем заняты Север и Юг, но с Запада приходят неутешительные вести – Рифул начала охоту за воительницами и пробужденными. Слабаков истребляет на месте. Из тех, что посильнее, пробует собрать свою собственную армию. Не знаю, что она там себе думает, но до харизмы Короля ей далеко. Она и в бытность Первым Номером никого не умела вести за собой. А сейчас и подавно.» «Бойня на Севере в очередной раз оставила Организацию обескровленной. Двадцать четыре воительницы полегли в Пиете, раздавленные как букашки. И сейчас, пока Исли продвигается на Юг, мы можем только наблюдать. Вести с Севера приходят с опозданием.» «Здесь должен быть нервный смех. Я просто не знаю, как его адекватно передать на бумаге. В общем, ха-ха-ха. Или так: ХА-ХА-ХА. Исли убил Однорогую. Ну да, конечно. Только вот она жива, и теперь вместо четырех сил у нас три. Я как-то раз говорила о равновесии, так? Так вот, сейчас его нет. Кончилось.» «Захват Юга обернулся семью годами спокойствия. В то время как все мы с настороженностью следили, что предпримут Порождения, Исли жил на юге в свое удовольствие. Хорошо ему. Ни Рифул, ни Организация не рискнут предпринять что-либо против, пока Однорогая на его стороне. Бедняжечке Рифул оставалось только скрипеть зубами. Вот только, в последнее время ходят слухи, что она что-то нашла.» «Рифул это или нет, но на Юге бушует… демон. Да, демон. Так его зовут людишки. Страсть как боятся. Только и знают, что молят своего бога, чтобы демон сюда не двинулся. А я так думаю, что это и не демон вовсе. Наверняка, господин Даэ опять какую-то тварь выродил. По душу Серебряного нашего Короля. Как будто ему могло понадобиться на Юге что-то другое. Пойду собираться. От Юга – и от демона – нужно держаться подальше.» «Поймала блудного йому. Пытался укорениться в моем городке, сожрал двух бродяг. Людишки ходят напуганные, собирают деньги звать воительницу. Вот спасибо. Прежде чем свернуть ему шею (не буду же я жрать такую гадость?), хорошенько расспросила. Вот дела… Не все воительницы полегли на Севере? Боже мой, да неужели у кого-то хватило смекалки удариться в бега? Хороший момент выбрали, уважаю. Может, и мне также следовало поступить?...» «Сегодняшний день богат на события. Пишу это, забившись поглубже в первую же найденную пещерку. Высовываться наружу сейчас – ну совсем не вариант. Сперва – сдох Исли. Похоже, демон господина Даэ наконец добрался до него. Покойся с миром, «дорогой братик». Потом – на западе громыхнуло во все стороны такой сильной йоки, что я своими глазами видела, как несколько слабых йома буквально истаяли, а у меня руки обгорели, я ими заслонилась. И после той вспышки появилось такое огромное существо, что и Порождения Бездны рядом с ним не стояли. Чудовищная статуя Терезы и Клэр, точь-в-точь. Боже правый, куда на этот раз вляпалась Рифул? Я больше не чувствую ее ауры. Сначала она ослабела, а потом и вовсе пропала. Дьявол… и почему я так расстроена смертью этой сучки?» «Чудовище пропало так же, как и появилось. На следующий день пересеклась с Имир. Первый и Второй номер Организации полегли вчера же. Идем вместе к Рабоне. Оттуда, все сильнее с каждым днем, распространяется аура монстра похлеще Однорогой. Кажется, мы успеваем к главному событию.» На этом записи обрывались. Сестра вздохнула, погладила потрепанную обложку. Дневник несомненно принадлежал одной из ее старших сестер, из тех, кто, похоже, не смог соблюсти себя до конца. Но все же… Если она мертвая, а она определенно мертва, иначе быть не может, негоже оставлять все так. Сестра немного подумала, потом вытащила из кармана рясы карандаш и аккуратно дописала под последней записью дневника: Молим Тя, Преблагий Господь, помяни во Царствии Твоем воинов, на брани убиенных, и приими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъявленных, обагренных своей кровию, воинствовавших за благоденствие наше, за мир и покой наш, и подаждь им вечное упокоение, яко спасавшим грады и веси и ограждавшим собою Отечество, и помилуй павших на брани воинов Твоим милосердием, прости им вся согрешения, в житии сем содеянная словом, делом, ведением и неведением, и приими их в сонмы избранных Твоих, яко послуживших Тебе верою и правдою, и упокой их во Царствии Твоем, яко мучеников, отшедших к Тебе израненными, изъязвленными и в страшных мучениях предававшими дух свой. Аминь.
Название: ЗАВИСТЬ К ПЕНИСУ Автор: Йома-рукосуй Персонажи: йомский хер Форма: треш-челлендж Жанр: гуро, психоанализ, фантастика От автора: мне помогали муж и бутылка винища.
Неделька отзывов Claymore. Пост заявок Дорогие бойцы, пробудившиеся и просто еда! Неделька отзывов в нанофандоме Claymore пройдет с 14 по 20 декабря вот по каким темам:
14 декабря (понедельник) - Первый и Второй туры однострочников 15 декабря (вторник) - ФБ-2011 16 декабря (среда) - Третий и Четвертый туры однострочников 17 декабря (четверг) - ФБ-2014 18 декабря (пятница) - Первая и Вторая Сикрет Йома 19 декабря (суббота) - Третья Сикрет Йома и Рубелевские чтения 20 декабря (воскресенье) - свободный день (всё не вошедшее в перечисленные темы, а также долги по предыдущим дням).
Все интересующие вас вопросы можно задать в комментариях к этому посту. Ссылки на исполнения надо будет приносить в сборный пост, который будет создан накануне 13 декабря. Ссылки могут быть и на личные дневники, и на комментарии в сообществах. Мы не ограничиваем вас в форме отзывов, это может быть что угодно - от пирожка до Песни Песней и вязаных тентаклей. Главное, чтобы оно соответствовало теме дня, нигде ранее не публиковалось (старые отзывы приносить нельзя! даже если они прекраснее неба и Аллаха ) и было принесено именно в этот день. Полные правила неделек - тут.
И если да, то какие сроки удобнее? Тыкать в голосовалку приятно, но не конструктивно в смысле подсчета живой популяции по головам, так что опишитесь в комментах.
Йомыч вымыл рис, искупал коня и решил, так и не дождавшись императора с последним подарком, выливать воду (тм). Ибо Эбо, дедлайн сцуко был 5 (пять) дней назад.
Извините за неприличную задержку финала мероприятия)
АПД. Ну что, кто хотел, тот угадал. Бойцы-игроки в угадайку, вы герои, за медалями в очередь к Китахаре, это он их чеканит. troyachka отгадала 5 раз+ была первой и смелой, Илана Тосс - 6 раз (не считая тех, кого уже назвали выше), Irgana - всего 10, но уже вместе с теми, кого называли до нее. И ju1a тоже правильно назвала. раньшеВ этом посте можно расписаться в чувствах к заказчикам и исполнителям и, если есть желание, угадать, кто чему автор!
Название: Его вела любовь Автор: Йома с очень ловкими тентаклями Персонажи:Йома/Рубель Категория: слэш Жанр: альтернативный пост-канон Рейтинг: R Краткое содержание: Рубель почти уполз. Но на пути к кораблю его случайно встретил один из "духовных детей" Прика-Рукоблуда. Предупреждения: ОЧЕНЬ альтернативное видение мира. От автора: Заказчик, прости за все.
это не значит, что заказчик не ждет основной, основной - в пути!
Название: мейл!Роксана поруливает Богиню Разрушения РУКОЯТЬЮ Автор: Йома-без-черной-ручкии-тоже-совести Персонажи: ДА ВЫ ПО НАЗВАНИЮ ДОГАДАЙТЕСЬ мейл!Роксана, Богиня Разрушения, рукоять! Форма: быдлоарт! Жанр:ну раз у нас тут фестиваль непонятных кроссоверовнепонятный кроссовер с неизвестным шедевром кинематографа Death Trance! Предупреждения: Рисовал я и быстро, поэтому все так плохо! Примечание: Зато с любовью. С Днем Рождения, заказчик!
Дорогие заказчики, бедные и не очень, не расслабляемся, у нас еще планируется несколько подарков - хронотоп-карнавал еще не закончен, кенийские йома в пути, и йома, живущие по тайскому времени, тоже!
читать дальшеАПД.: Ну типа еще раз вас с праздниками, чуваки.
Очередной тур Новогоднего Разврата (он же - тур Бедного Заказчика) объявляю открытым. Можете присылать мне на умыл подарки, по вечерам мы их будем тихонько выкладывать. Напоминаю наши нехитрые правила - выкладывает работы Йомыч, участники не стесняются и комментируют, приветствуются комментарии к любым работам, заказчики пытаются угадать, где, собственно, их подарок, а авторы до поры не палятся в собственном авторстве.
Некоторые работы, вероятно, будут закрыты под +18, надеюсь, это никого не смутит. Ибо эбо.
Хронотоп-карнавал будет идти где-то до 13го.
ранее (важный апдейт по срокам мероприятия)Дорогая Еда и прочие звери. Этот год был тяжелым и трудным (с), и, собсна, продолжает таким оставаться, поэтому по многочисленным просьбам могучих воинов этот тур Новогоднего разврата объявляется Туром Бедного Заказчика и объявляется небольшой перенос дедлайна: выкладывать подарки будем с 7го и аж по 13 января, по мере поступления. И только попробуйте не донести
ранееквакните, пожалуйста, в комментариях, получили ли вы задания, Йомыч имеет неотложную необходимость сосчитать ваше ценное поголовье!
АПД.: все поголовье успешно сосчитано, для тех, кто вдруг захочет присоединиться позднее, всегда есть вариант написать в умыл Йомычу, что-нибудь намозгуем.